Читать книгу - "Патрология. Период Древней Церкви. С хрестоматией - Михаил Легеев"

и образует Церковь, но, словно подобно Сыну Божию, Сам «воплощается» в церковных членах. Очевидны логические следствия такой идеи: понимание святости церковных членов как фиксированного, совершенного состояния, невозможность для них падения и, соответственно, покаяния и т. п. Все это – типичные черты монтанизма, ереси, в которую и удалился, отпав от Церкви, Тертуллиан в последний период своей жизни.

Ниже мы увидим, как эти же тенденции проявят себя в учении Тертуллиана о Церкви и богопознании.

16.4.2. Учение о Предании и экклезиология

Учение о Предании Церкви, в котором Тертуллиан следует в русле богословия свщмч. Иринея Лионского, отражено в его трактате «О прескрипции против еретиков». Совершенно согласно с учением святого Иринея и предшествующих апологетов, Тертуллиан выделяет следующие признаки Предания:

– Полнота Откровения, сохраняемая Церковью во Христе и Святом Духе;

– Непрерывность, идущая от древности.

Такой важный признак Предания, как согласие отцов, выделяемый свв. Феофилом Антиохийским и Иринеем Лионским, выражен у Тертуллиана существенно менее явно, лишь в редких намеках.

Приведем как иллюстрацию этих тезисов некоторые наиболее яркие, порой до сатиры ироничные выражения Тертуллиана.

«Равное безумие – с одной стороны, признавать, что апостолы все зна ли и не проповедовали ничего несогласного между собою, и, с другой стороны, настаивать, что они не все всем открывали, ибо одно-де они передавали открыто и всем, а другое – тайно и немногим» (О прескрипции против еретиков. Гл. 25. Хрестоматия, с. 481);

«Заблуждение, конечно, царило до тех пор, пока не было ересей. Для своего освобождения истина ждала каких-то маркионитов и валентиниан: а тем временем проповедовалось ложное Евангелие, вера была ложна, тысячи тысяч людей крещены неправильно, столько дел веры исполнено неправильно, столько чудес совершено неправильно, столько даров получено неправильно, столько священнических обязанностей и церковных служб совершено неправильно, столько наконец мученичеств увенчано неправильно! А если все это не было неправильно и втуне, то как же <…> могли быть христиане прежде, чем найден был Христос? Как ереси могли существовать прежде истинного учения? Но, конечно, во всех делах оригинал предшествует копии» (О прескрипции против еретиков. Гл. 29. Хрестоматия, с. 490);

«Истина появилась раньше лжи <…> Наше учение никак не позднее, – напротив, оно прежде всех: таково свидетельство истины, всюду имеющей первенство» (О прескрипции против еретиков. Гл. 31, 35. Хрестоматия, с. 491–492);

«[Еретики] не от Христа получили то учение, которому последовали по своему выбору» (О прескрипции против еретиков. Гл. 37. Хрестоматия, с. 492).

Учение Тертуллиана о Предании интересно прежде всего не само по себе, а теми экклезиологическими выводами, которые делает из него сам автор. Эти экклезиологические выводы и составляют, собственно говоря, его оригинальность; они же окажут существеннейшее влияние на экклезиологию святого Киприана Карфагенского.

Главным таким выводом является идея радикального, даже юридического (по крайней мере, выражаемого в юридических образах) полагания Предания (со всем тем «объемом», что в него входит – Священным Писанием, догматами и т. д.) достоянием одной лишь Церкви Христовой. Сам термин «прескрипция», стоящий в заглавии книги Тертуллиана, имеет строго юридический характер и означает в буквальном переводе с латинского языка «отвод дела» – юридическое недопущение одной из сторон до судебного разбирательства, недопущение до спора. Этот юридический термин (равно как и характеризующие его многочисленные юридические образы, которыми насыщено данное произведение) Тертуллиан применяет к еретикам, ко всем вообще, находящимся за пределами Церкви Христовой: их аргументы не могут быть услышаны, их апелляция к Священному Писанию не имеет никакого веса на том простом основании, что само Писание, равно как и вообще все то, к чему апеллируют еретики, им вовсе и совершенно не принадлежит. Все это есть достояние одной лишь Церкви, следовательно, она одна вправе и распоряжаться своим достоянием. Такова простая мысль Тертуллиана, составляющая суть трактата «О прескрипции <…>», а вместе с тем – важный экклезиологический подход этого автора к тем вопросам, которые намного позднее, уже в XX веке, будут сформулированы как проблема «границ Церкви».

«Их [еретиков] не должно допускать к рассуждению о Писании. Если же силы их в том, что они могут обладать Писанием, то нужно посмотреть, кому оно принадлежит, дабы не был допущен к Писанию тот, кому это не подобает» (О прескрипции против еретиков. Гл. 15. Хрестоматия, с. 487–488);

«Порядок вещей требовал бы прежде выяснить то, о чем теперь единственно нужно рассуждать: кому принадлежит сама вера, которой принадлежит Священное Писание? Кем, через кого, когда и кому передано учение, которое делает людей христианами? Ибо там, где обнаружится истина учения и веры христианской, там и будет истина Писания, истина толкования и всего христианского предания» (О прескрипции против еретиков. Гл. 19. Хрестоматия, с. 488–489);

«Если они [еретики] проповедуют другого бога, то почему пользуются делами, писаниями и именами Того Бога, против Которого проповедуют?» (О прескрипции против еретиков. Гл. 30. Хрестоматия, с. 491);

«Еретиков не должно допускать к прениям о Писании, ибо мы и без Писания доказываем, что они не имеют отношения к Писанию» (О прескрипции против еретиков. Гл. 37. Хрестоматия, с. 492);

«Им по справедливости можно сказать: Кто вы? Когда и откуда пришли? Что делаете вы у меня, если вы не мои? По какому праву, скажем, ты, Маркион, рубишь мой лес? По чьему дозволению, Валентин, ты обращаешь вспять мои источники? Какой властью, Апеллес, ты передвигаешь мои границы? Что вы, прочие, сеете и пасете здесь по своему произволу? Это мое владение, мне оно принадлежит издавна, у меня прочные корни – от тех самых владетелей, кому все принадлежало. Я наследница апостолов. Я владею так, как они распорядились в своем завещании, как препоручили вере, как утвердили клятвой» (О прескрипции против еретиков. Гл. 37. Хрестоматия, с. 492–493).

Cравним тертуллианову идею о радикальной непринадлежности церковного достояния внешнему миру с мыслью св. Иустина Мученика о том лучшем, чем владеют язычники, заключающей в себе, при всем огромном сходстве постановки вопроса, иной смысл:

«Все, что сказано кем-нибудь хорошего, принадлежит нам, христианам» (Вторая апология. Гл. 13. Хрестоматия, с. 371–372).

Впоследствии, уже в V веке, блаж. Августин Иппонский, полемизируя с той традицией, которая восходит к Тертуллиану, скажет следующее:

«Все можно иметь вне Церкви, кроме спасения. Можно иметь таинства <…> Евангелие <…> веру в Отца и Сына и Святого Духа, и проповедовать ее, но нигде, кроме Церкви, нельзя обрести спасения» (блаж. Августин Иппонский. Толкование на Символ веры. Гл. 10).

Приведенные примеры показывают, что экклезиология Тертуллиана, несмотря на изрядную практическую и теоретическую ценность, имеет многочисленные подводные камни, одним из которых –