Читать книгу - "Плачь, Маргарита - Елена Евгеньевна Съянова"

Не пробыв с родителями и двух недель, уехал Альфред. Получалось, что больше всего времени с родителями проводит старший сын Рудольф, которого они с четырнадцати лет почти совсем не видели — сначала интернат в Бад-Годесберге, затем учеба в Швейцарии, война и вечная занятость… Впрочем, и теперь они видели его обычно по утрам, за обедом и поздним вечером, когда он заходил пожелать им спокойной ночи. Все дни он проводил в кабинете или библиотеке, в окружении двухметровых колонн, сложенных из книг по востоковедению, античной истории, египтологии, археологии. Все чаще начала выпархивать из дома Грета — то в Мюнхен, то в Дрезден, то в Берлин. Так продолжалось два месяца.

В ноябре в имение оперативно проложили телефонный кабель, но звонки не были частыми. Рудольф постоянно получал телеграммы. Сам он выезжал по делам всего четыре раза, в Мюнхен и Берлин, каждый раз дня на два.

Жизнь в поместье текла спокойно и размеренно. Сад и все вокруг утопало в снегах. Хозяин дома часто уезжал на санях на охоту в горы; женщины занимались хозяйством и не могли наговориться. Отец и сын Гессы были по натуре молчаливы, а женщинам разговоры порой могут заменить почти всё.

Под Рождество начались звонки из Мюнхена, и Рудольф некоторое время колебался: не отправиться ли всем туда на праздники, но потом твердо решил остаться. «Если уеду, то, скорей всего, не вернусь. Нужно прежде закончить начатое. Дела пока не требуют моего вмешательства», — сказал он жене.

Дела в Мюнхене и в партии в ту зиму складывались прекрасно. Фон Шлейхер в декабре встретился с Ремом, чье имя не сходило со страниц газет; армия и СА заключили тайный договор о совместных действиях на случай военного конфликта. До этого, еще в ноябре, тиссеновские газеты выдали пушечный залп по оппозиционным лидерам. Заметки Гесса, писанные с иезуитским коварством, подмочили не одну репутацию, но герой войны Эрнст Рем в этих заметках неизменно выглядел «свирепым диким вепрем среди утопающих в грязи и отбросах жирных господских свиней». Цитата из Геббельса пришлась ко двору.

В середине декабря в окрестностях Мюнхена в уютном особнячке посреди базы СС фон Шлейхер встретился с Гитлером, обе стороны подтвердили намеченные взаимные договоренности, и фюрер мог праздновать Рождество со спокойной душой. Однако Пуци, чаще других звонивший Гессу в Рейхольдсгрюн, жаловался на постоянное раздражение Адольфа, переходящее в психоз. Психозы поминал и Роберт Лей, заехавший на несколько дней в Рейхольдсгрюн.

Накануне вдвоем со старшим Гессом они двое суток лазили в горах по пояс в снегу, охотясь на дикого кабана, и даже ночевали в лесу, в хижине, откуда вернулись в совершенном восторге с огромной клыкастой тушей. Вокруг туши бесились на славу поработавшие собаки.

Никто не поверил бы, что с отцом и гостем экзотику зимней охоты разделила и Маргарита, которая скакала на лошади и сидела в засаде с ружьем, ни в чем не уступая мужчинам, — и все уже догадывались о причине ее воодушевления. Вечером строгая, белокурая Гретхен сидела за ужином, сверкая глазами и бриллиантами, а Лей ерзал на стуле, невпопад отвечал на вопросы хозяйки и не смел поднять глаз на Рудольфа, глядевшего на него тяжелым испытующим взглядом.

По-видимому, интерес Греты возник еще в Мюнхене. Из всех крутившихся вокруг нее мужчин девушка выделила именно его, причем сразу, молниеносно, как рассказывал позже Ганфштенгль. В доме Пуци всегда был проходной двор — там флиртовали и встречались для выяснения отношений самые неожиданные пары. Но в тот день Лей заехал, чтобы поругаться с Геббельсом, занимавшимся разработкой директив для гауляйтеров на ближайшие тридцать дней в соответствии с пунктом первым главы «Воспитание» программы Гесса.

Грета зашла туда инкогнито, из любопытства, в сопровождении своего брата Альфреда, начисто проморгавшего роковой момент. Грета увидела Роберта, который возбужденно махал руками перед носом у шефа вновь созданного Управления по пропаганде и заикался сильнее обычного. Через четверть часа они уже премило болтали, и трудно было отвлечь их от этой болтовни. Неизвестно, чем закончился бы для обоих тот день, если бы Геббельс не успел предупредить Лея, что эта красивая девчонка оттого и такая смелая, что зовут ее Маргарита Гесс. Лей тотчас же попытался ретироваться, но наивный Альфред, по просьбе сестры, взял с него слово, что он заедет к ним в Рейхольдсгрюн, и Роберт это слово дал.

— Послушай, старина, за кого ты меня принимаешь?! — сказал он Гессу после ужина. — Я ехал сюда в полной уверенности, что Грета в Дрездене.

— Грета? Ах, уже так!

— Руди, брось! В конце концов, ты меня оскорбляешь!

— Я тебя не оскорбляю — я не понимаю. И не только потому, что она моя сестра, а потому, что она ребенок! Она и ведет себя как нелепый подросток-переросток, который ничего не боится, потому что не знает, чего бояться, и всем верит, потому что еще не знает предательства.

Лей промолчал.

Увидев Маргариту у Ганфштенгля, он сразу понял, что перед ним резвящийся котенок, однако без зазрения совести воспользовался бы этим, если бы не помешали… Ну что тут возразишь? Да, женщины его любят, а он — их. Нетронутых девочек особенно — грешен, да.

— Она тебе нравится? — тихо спросил Гесс, по-своему поняв его молчание.

Роберт встрепенулся:

— Что ты спрашиваешь? Я же не слепой, чтобы мне не понравилась такая красивая девушка. Но какую клятву тебе дать? Я не…

— Я не о том! — поморщился Рудольф. — Ты дразнишь ее. Не специально, но дразнишь. И я не представляю, во что все это выльется. Она у нас упрямая. И, кажется, это с ней впервые.

— Что же делать? — растерялся Лей.

— Женись.

— К-как?

— Ты сам говорил, что с женой вы давно чужие и это только развращает детей. Извини, я, конечно, не имею права вмешиваться…

Лей глядел на него ошарашенно.

— Руди, я, может, не понял чего… Ты имел в виду — мне жениться на Маргарите? Мне — на ней!

— Я имел в виду именно это, — отрезал Гесс.

— Хорошо, что нас не слышит твой отец, — заметил Роберт, вытирая вспотевший лоб, — а то он сильно пожалел бы, что всадил всю обойму в кабана, а не в меня.

Гесс раздраженно курил.

Лей тоже закурил. Он чего-то не понимал. По какой логике он, отец семьи, сорокалетний любитель вина и женщин, с расшатанными нервами, может составить партию такой девушке, как Маргарита?

— Руди, ты считаешь, что я мог бы сделать ее счастливой? — осторожно спросил он.

— Если бросишь пить, а заодно и донжуанство свое! Этого, кстати, требует и партийный долг.

Лей только пожал плечами — при чем здесь партийный долг?

— Но даже если не бросишь, все равно. Лучше ты, чем какой-нибудь салонный пошляк, — продолжал Гесс с не свойственной ему