Читать книгу - "Внутри газовых камер. Подлинный рассказ работника крематория Освенцима - Шломо Венеция"

И действительно, воспользовавшись моментом, когда я ненадолго зазевался, они забрали оба куска. Все произошло очень быстро. Я увидел, что русский, который спал со мной, все еще держит в руках свой ломоть. Что я мог сделать? Не есть было невыносимо. Поэтому одним быстрым движением я схватил его кусок и целиком проглотил. Обычно мы стараемся есть по чуть-чуть, чтобы казалось, будто съели больше, чем на самом деле, однако в тот раз ситуация была критической. Русский, оставшийся без хлеба, начал злиться и кричать на меня. Пришел капо и спросил, в чем дело. Русский ответил, что я украл у него хлеб. Капо, не пытаясь разобраться, принялся меня жестоко избивать. Я пытался защитить лицо, но он просто бил меня, куда придется. Несмотря на силу его ударов, я не чувствовал боли. Единственное, о чем я думал, – это кусок хлеба, который мне удалось засунуть в желудок и который никто и никогда больше не сможет забрать! Этой мысли было достаточно, чтобы заглушить боль от ударов. Наконец ему надоело меня бить, и он пошел дальше.

Русский, оставшийся без хлеба, пошел просить кусок у своих друзей. Но, конечно, они ему не дали. Мы оба продолжали спать на одной койке, потому что выбора не было. Он ничего не мог сделать, чтобы поквитаться: я был намного сильнее. К тому же ему некого было винить, кроме самого себя.

Вы сказали, что накануне освобождения стали получать больше хлеба. Изменилось ли что-нибудь еще в отношении людей или в общей атмосфере?

Капо вдруг стали менее жестокими. Капо в моем бараке, невысокий злобный немец, который часто бил просто ради забавы, старался больше не раздражать французов и русских. Он чувствовал, что конец близок, и боялся, что мы будем мстить, как только окажемся на свободе. Внезапно он начал вести себя более спокойно и приветливо, старался давать больше супа русским и французам.

Однажды утром, вместо того чтобы идти на работу, комендант Эбензее приказал нам собраться на центральной площади лагеря. Нас было, наверное, пять или шесть тысяч человек, примерно из двадцати разных стран. Он стоял на платформе. По бокам – переводчики на все языки. Он сказал что-то вроде: «Русские и американцы приближаются. Но мы не оставим это место без боя. Ваша жизнь будет в опасности в разгар боев. Поэтому я рекомендую вам укрыться в галереях, чтобы не погибнуть под обстрелами». На всех языках заключенные выкрикивали, что отказываются.

Он предоставил вам выбор?

Да, было странно, что нас вообще спросили. Он мог с тем же успехом загнать нас в галереи и убить, взорвав их. Но мы бы взбунтовались, и попытка сделать это спровоцировала бы резню. Когда бы американские войска вошли в город, они обнаружили бы ее гнусные следы, чего немцам не хотелось. К тому же у них попросту не было времени, чтобы загнать нас в галереи силой. Когда комендант понял, что мы отказываемся, он созвал офицеров, и они покинули лагерь. Но это не означало, что мы стали свободны, ведь на их место пришли люди из вермахта, почти все резервисты в возрасте. Их задачей было следить, чтобы мы не разграбили соседнюю деревушку и не стали мстить. Думаю, мы могли бы устроить резню.

Вы действительно так думаете?

Да, мы были так голодны! Честно говоря, в то время мы были способны на самое ужасное. Я рассказываю вам все, не хочу ничего скрывать или лгать.

Охранники заняли позиции в ожидании американцев. Издалека до нас доносились звуки боя. Мы прождали так день: ничего. На второй день – по-прежнему ничего. Нам нечего было есть. Но мало кто пытался бежать, ведь оставались считаные часы, и рисковать жизнью так близко к концу было глупо. Нам оставалось ждать еще четыре дня, пока американцы не вошли в город. Тем временем мне чудом удалось прихватить с кухни мешок картошки. Мы с товарищами договорились по очереди сидеть на этом мешке и защищать его. Так было проще ждать прихода американцев.

Они вошли наконец однажды утром, в районе одиннадцати часов. В первом танке были американцы итальянского происхождения, но я не мог понять их сицилийский акцент. По случайности во втором танке оказалось несколько сыновей греческих эмигрантов. Они рассказали мне о тысячах трупов, которые находили в других лагерях, освобожденных по пути. Они преследовали эсэсовцев и убивали их при любой возможности. Солдаты оставили нам то, что у них было с собой, – жевательную резинку и все такое, а потом уехали.

В течение следующих нескольких дней к нам приезжали грузовики с едой. Мы получали свертки, как от Красного Креста, с шоколадными батончиками, сухим молоком, предметами первой необходимости, сигаретами, сахаром и галетами. Свертки едва успевали разгружать. Заключенные бросались на них, чтобы ухватить как можно больше. Вместо того чтобы складировать их в бараке и организовать справедливую систему распределения, американцы не осмеливались вмешиваться в происходящее, чтобы восстановить порядок. Лично я хотел, чтобы все было организовано более справедливо, чтобы самые слабые, те, кто едва стоял на ногах, тоже могли получить помощь. Через несколько дней нам все-таки удалось хоть немного организовать процесс. За это время многие умерли – либо от переедания, либо от недостатка пищи.

Как вам удалось ограничить потребление пищи?

Мешок картошки позволил нам адаптироваться постепенно. Мы не съели его весь сразу – лишь по две-три картофелины за раз. Американцы также привезли консервированную свинину, которую мы ели вместе с картофелем. Таким образом, желудок не сильно страдал и постепенно привыкал к еде. Следует сказать, что те, кто, как и я, служил в зондеркоманде, прибыли в лагерь с бо́льшими запасами. Но вот мой зять, например, который пробыл в Освенциме более двух лет, находился на грани смерти. Его привезли в Эбензее уже в тяжелом состоянии. К счастью, он выжил. На мой взгляд, больше половины людей, доживших до освобождения, умерли в последующие недели.

Вы стремились отомстить?

Да, особенно капо, потому что немцы бежали или были захвачены американцами. В течение двадцати четырех часов после освобождения шла настоящая охота на капо. Тот, который ударил меня в бараке, попытался сбежать, но его остановили французские заключенные. Они избили его до полусмерти. Он едва дышал. Один из французов встал над ним. Он размахивал кинжалом, а затем, обращаясь к остальным, спросил по-французски: «Что с ним делать? Убить?» – «УБИТЬ», – закричали остальные. Затем француз уперся коленом в грудь капо и нанес ему два удара ножом, после чего тело подняли и бросили в бассейн с