Читать книгу - "Человек с двумя жизнями - Амброз Бирс"

нахлынули воспоминания детства. Он снова жил на берегу большой реки, вдали от Зачарованной Земли! Усилием воли он взял себя в руки, подобрал ружье и, вслух называя себя идиотом, зашагал дальше. У самых густых зарослей он увидел небольшую поляну. На ней на земле лежал человек в сером мундире. Он лежал навзничь, раскинув руки в стороны. На груди засохло небольшое пятно крови. Его бескровное лицо было запрокинуто вверх. Грейрок увидел свое отражение. Он нашел еще теплое тело Джона Грейрока, погибшего от огнестрельной раны! Он нашел свою жертву…

Когда несчастный солдат опустился на колени, проклиная Гражданскую войну, птичка, звонко певшая на дереве у него над головой, замолчала и, окруженная алыми закатными лучами, тихо улетела прочь в мрачную лесную чащу. На вечерней перекличке в лагере федералов Уильям Грейрок не отозвался на свое имя, и больше его никто не видел.

Джордж Терстон

Джордж Терстон был первым лейтенантом и адъютантом при штабе полковника Бро, командира бригады федеральных войск. Полковник Бро, будучи старшим по званию, принял на себя временное командование бригадой после тяжелого ранения бригадного генерала, которого отправили в отпуск, на лечение. По-моему, раньше лейтенант Терстон служил в полку у Бро, в штабе которого наверняка остался бы, доживи он до возвращения бригадного генерала. Адъютанта, чье место занял Терстон, убили в бою. Назначение Терстона стало единственным изменением в штабе после смены командования. Мы его недолюбливали за необщительность. Впрочем, последнее больше замечали другие, а не я. И в лагере, и на марше, и в казармах, и в палатках, и на бивуаке я, будучи инженером-топографом, работал без устали. Весь день я проводил в седле, полночи чертил карты. Работа была рискованной. Чем ближе мы подходили к вражескому расположению, тем более ценными становились мои полевые наброски и карты, которые я рисовал на их основании. В таком деле человеческая жизнь считалась мелочью по сравнению с возможностью нарисовать дорогу или найти мост. Иногда на укрепленные пехотные заставы посылались целые кавалерийские эскадроны, с тем чтобы за короткий промежуток между атакой и неизбежным отступлением я мог нанести на карту брод или пометить перекресток двух дорог.

В английском и валлийском захолустье с незапамятных времен сохранился обычай «отбивания границ» прихода. В определенный день года все жители деревень выходят из домов и, выстроившись друг за другом, идут по границе прихода, переходя от одной вехи к другой. В самых важных местах мальчишек порют розгами, чтобы они запомнили границы своей родной земли даже после смерти. Их окружают большим почетом. Наши частые вылазки против застав конфедератов, патрулей и разведывательных отрядов имели, кстати, ту же образовательную ценность; они навсегда закрепляли в моей памяти яркую картину местности. Такая картина часто заменяла собой эскизы, которые приходилось набрасывать под треск карабинов, звон сабель и цокот копыт. Наблюдения, сделанные в ходе таких ожесточенных стычек, были вычерчены кровью.

Однажды утром я во главе отряда готовился к вылазке более рискованной, чем обычно. Вдруг ко мне подскакал лейтенант Терстон и спросил, не против ли я того, чтобы он меня сопровождал, – полковник дал ему разрешение.

– Совсем не против, – довольно ворчливо ответил я, – но в каком качестве вы поедете? Вы не инженер-топограф, а моим эскортом командует капитан Берлинг.

– Я поеду как зритель, – ответил Терстон.

Сняв портупею и достав из кобуры пистолеты, он передал их денщику и велел отвезти в штаб. Я сразу понял, что ответил грубо, но, не придумав, как извиниться, промолчал.

В тот день мы наткнулись на целый вражеский кавалерийский эскадрон, усиленный артиллерийским орудием, которое обстреливало целую милю дороги, по которой мы наступали. Мой эскорт вступил в бой по обе стороны от дороги, в лесу. Один Терстон остался посреди дороги, которую каждые несколько секунд накрывал град картечи. Он отпустил поводья и сидел в седле прямой, как палка, скрестив руки на груди. Довольно быстро его сбили; коня разорвало на куски. Я наблюдал за ним с обочины дороги, отложив карандаш и блокнот, забыв о долге. У меня на глазах он медленно высвободился и встал. В тот миг пушка перестала стрелять. На дорогу вылетел крепкий солдат-конфедерат на лихом коне. Он летел как молния, размахивая саблей. Увидев его, Терстон выпрямился в полный рост и снова скрестил руки на груди. Он был слишком храбрым, чтобы отступить, повинуясь приказу, а из-за моей недавней грубости он остался без оружия, он ведь поехал зрителем! Еще миг – и его разрубили бы пополам, но, к счастью, пуля попала в нападавшего. Он находился так близко к Терстону, что труп упал прямо к его ногам.

В тот вечер, нанеся на карту мои поспешные заметки, я нашел время для того, чтобы извиниться перед ним; кажется, я прямо и грубо признался, что говорил, как злобный идиот.

Через несколько недель часть нашей армии пошла в наступление на левом фланге противника. Нам пришлось атаковать неизвестные позиции, расположенные в неизведанной местности. Атаку возглавляла наша бригада. Дорога была такой разбитой, а заросли вокруг нее такими густыми, что все кавалеристы, в том числе командир и штабные, вынуждены были спешиться. В схватке Терстона отрезали от остальных. Мы нашли его, тяжелораненого, лишь когда взяли последние укрепления врага. Несколько месяцев он провел в госпитале в Нашвилле (Теннесси), а после вернулся к нам. О своем неудачном приключении он говорил мало; обмолвился лишь, что заблудился, забрел за линию фронта, и его подстрелили. Но от одного из тех, кто взял его в плен – позже мы, в свою очередь, взяли в плен его самого, – мы узнали подробности.

– Мы залегли, видим – он идет прямо на нас, – сказал пленный. – Вся рота тут же вскочила на ноги. Мы прицелились. Стволы упирались ему в грудь. «Бросай саблю и сдавайся, проклятый янки!» – крикнул кто-то из командиров. А он посмотрел на наши ружья, скрестил руки на груди, не выпуская из правой руки саблю, и так с вызовом говорит: «Не сдамся». Если бы мы все выстрелили, его разорвало бы в клочья. Некоторые из нас не стреляли, например я; ничто не могло бы меня заставить.

Человек, который хладнокровно смотрит смерти в лицо и отказывается уступить, невольно вызывает уважение. Не знаю, о чем думал Терстон, когда стоял против целой роты врагов, скрестив руки на груди. Однажды в столовой, в его отсутствие, наш интендант, который после выпивки начинал сильно заикаться, предложил другое объяснение:

– Т-так он п-побеждает п-природное желание уб-бе-жать.

– Что?! – возмутился я и привстал. – Хотите сказать, что Терстон