Читать книгу - "Рождение Российской империи. Концепции и практики политического господства в XVIII веке - Рикарда Вульпиус"

экспедиции[430]. Критики Неплюева — Тевкелев и Рычков — напротив, считали верными совсем иные пути для замирения казахов. Рычков как историк, экономист и географ благодаря трехлетнему участию в Оренбургской экспедиции под руководством Кирилова был хорошо знаком со степными народами[431]. Вместе с Тевкелевым он использовал уход Неплюева и назначение их обоих временными управляющими Оренбургского губернаторства для того, чтобы всячески лоббировать перед царским правительством новую политику.

Составленная в соавторстве записка в Коллегию иностранных дел от января 1759 года представляется одним из самых интересных стратегических документов своего времени. Здесь рассмотрен вопрос о том, какие цели должно преследовать российское государство на южных границах и какими инструментами их достигать. По основной направленности эта записка должна рассматриваться в одном ряду с запиской Кирилова, в которой он в 1734 году убеждал Анну Иоанновну в необходимости расширения на юг и основания города Оренбурга[432]. Вопрос, что делать в будущем с практикой заложничества, также играет в документе значительную роль.

Тевкелев и Рычков открыто ссылались на представление Анны Иоанновны, согласно которому для каждого «народа» необходимо организовать «особый суд», чтобы люди почитали Россию не из-за заложничества, но благодаря «милости и правосудию», и критиковали ситуацию, когда эта идея — применительно к Младшему жузу (при Неплюеве) — так и не была реализована, хотя они также не сомневались, что принципиально заложничество должно сохраниться[433]. Однако чтобы обеспечить не только расходы, но одновременно и пользу от взятия заложников, было предложено, в духе Анны Иоанновны, учредить «суды» в сочетании с «почетным караулом». Привлечение сыновей хана и детей казахских старшин в подобные «суды» при этом ни в коей мере не означало, что характер заложничества был бы ослаблен. Скорее «суд» мог способствовать тому, чтобы привести казахов «к большой людкости и к познанию государственных прав»[434].

Если уже в 1734 году Анна Иоанновна разъясняла, насколько важно для царского правления привлечь на свою сторону заложников и представителей их этнической группы в целом не только с помощью давления и шантажа, но и по велению души, то Рычков и Тевкелев в своих предложениях пошли еще дальше. Императрица была озабочена мнением вновь включенных подданных, чьи заложники должны были быть привлечены к «доброму делу» с помощью, по ее мнению, положительных стимулов. Рычков и Тевкелев, напротив, выражали зрелую колониальную позицию. Речь больше не шла лишь о стимулировании. Скорее захват заложников должен был использоваться для осуществления широкомасштабного управления казахским обществом извне. Цель внешнего управления состояла в том, чтобы приобщить колонизируемых к ценностям и обычаям российского большинства.

Авторы записки более четко, чем до них представители имперской элиты, выражали специфическую для колониального мышления установку сознания, согласно которой они оценивали собственную культуру как более ценную и на этом основании считали своей миссией всеобъемлющее преобразование покоряемых народов. Так, чиновники указывали на необходимость изменить «застарелые общности» (то есть устаревшие обычаи) «казахского народа». Целью изменений служило «состояние людскости» (то есть цивилизованности). Однако, признавали они, эта цель труднодостижима. Башкиры достигли ее, по крайней мере в некоторой степени, только после «двухсот лет подданства». Но у казахов этот процесс, вероятно, проходил бы легче и быстрее, поскольку они благодаря относительно близкому общению с российским государством уже «в такое состояние разума пришли», что среди них наблюдались «людскость и довольное разсуждение». Заложничество, а также привлечение заложников к участию в «судах» в сотрудничестве с российскими «судьями» также служили данной цели[435].

Записка Тевкелева и Рычкова попала в Коллегию иностранных дел в благоприятный момент. С одной стороны, стало очевидно, что хотя выбранный Неплюевым путь бескомпромиссной жестокости и привел к кратковременному улучшению защиты российских караванов, но не достиг «замирения» Младшего жуза. Во-вторых, уничтожение Китаем Джунгарской империи и связанная с этим китайская экспансия создали новое, казавшееся опасным положение дел. Срочно требовалась концепция, чтобы воспрепятствовать попыткам Китая вовлечь и Младший, и Средний жуз в сферу своего влияния.

Афанасий Романович Давыдов, назначенный новым оренбургским губернатором (1759–1763), не обладал никакими предварительными познаниями о сложных русско-казахских отношениях. Вдобавок он не обладал смелостью для выработки собственной позиции и изменения политики своего предшественника Неплюева[436]. Точка зрения Давыдова по поводу программного документа Рычкова и Тевкелева также неизвестна. Поэтому предложения двух опытных государственных деятелей, хорошо знакомых с регионом, так и остались до поры до времени «в столе».

Новая форма заложничества при Екатерине II

Ситуация, однако, кардинально изменилась, когда с июня 1762 года, с приходом к власти Екатерины II, на вершине империи «задул новый ветер». Отныне созревавшие десятилетиями планы реформ получили шанс быть извлеченными из стола, а традиционная практика заложничества могла быть изменена не только в отдельных областях. Уже в апреле 1763 года императрица обратилась к оренбургскому губернатору со словами, что заложничество должно служить только тому, чтобы народы «отводить от варварских нравов» и «вселять в них людскость и лучшее обхождение». Этого можно добиться, если наладить их тесный контакт с россиянами и обучать их русскому языку и грамматике. В таком случае они поймут, что могли бы говорить «со всеми русскими» без переводчика, самостоятельно писать и читать письма. «Когда несколько человек из находящихся в здешних местах из сих варварских народов аманатов чрез то исправлены были бы, со времени и другие из их народов лучшее обхождение от них перенимать стали бы». Единственное, нужно действовать крайне осторожно, чтобы мусульманские отцы и родственники не опасались, что заложника хотят насильно обратить в христианство[437].

Очевидно, императрица не встретила ожидаемой открытости своим предложениям со стороны оренбургского губернатора. В тот же месяц Давыдов был отозван и его должность была передана Д. В. Волкову, который уже занимал должности в Коллегии иностранных дел, секретаря Конференции при Высочайшем дворе Елизаветы Петровны и личного секретаря Петре III.

Вновь назначенный чиновник не только подхватил идеи Екатерины II, но и существенно развил их. Сразу же после вступления в должность, в мае 1763 года, им была составлена основательная записка на имя императрицы. В ней, в духе предыдущей императрицы — Анны Иоанновны, он ратовал за «образцовое правосудие» в государстве, чтобы сделать «Россию <…> для всех окрестных и разноверных народов» «любезною» и привлекательной[438]. Помимо этого, он резче, чем все его предшественники на должности оренбургского губернатора, указывал на потенциал заложника-туземца, который не будет служить пользе российского государства до тех пор, пока оно будет придерживаться традиционной формы заложничества:

Для чего, например, не иметь к малолетным их здесь аманатам лутчаго, нежели к скотине призрения? Для