Читать книгу - "Безумно богатые русские. От олигархов к новой буржуазии - Элизабет Шимпфёссль"

Частые упоминания советской морали в нарративах богатых русских отражают их беспокойство тем, как развивается российское общество. Остерегаясь хвалить советское прошлое, Юрий Припачкин тем не менее ясно дал понять, что сожалеет о моральном упадке в постсоветской России: «Да, мы узнали, что в Советском Союзе были двойные моральные стандарты. Но сегодня наши моральные нормы стали не просто двойными, а тройными». Технологический предприниматель и деловой партнер олигарха Виктора Вексельберга, Припачкин считает, что постсоветский капитализм носит деструктивный характер. «Понимаете, капиталистическая система разрушила существовавшую систему ценностей, – рассуждал он. – Социалистическая, коммунистическая система требовала, чтобы трудящиеся жили достойно, чтобы развивались наука, медицина, культура». По мнению Припачкина, крах социализма привел к «краху мировоззренческой системы как таковой», потому что, объяснил он, «мир не может существовать без конкуренции между капиталистическим и социалистическим мировоззрением». Он сетовал на то, что результатом этой потери «мировоззренческого противостояния» стала и утрата необходимости что-либо развивать. «И в этом смысле мы полностью уничтожили все те завоевания, которые были достигнуты социалистическим обществом», – заключил мой собеседник.

Учитывая то, к какому поколению принадлежат Припачкин, Ярмак и финансист Станислав, а также имея в виду их профессиональный опыт, их ностальгию по советской эпохе вполне можно понять. Но у других, например у миллиардеров Романа Авдеева или Зиявудина Магомедова, кажется, нет очевидных причин, которые могли бы объяснить тоску по некоторым элементам советского прошлого. Авдеев родился в 1967 году, Магомедов – в 1968-м; первый заработал состояние в банковской сфере, второй – в таких секторах, как банковское дело, нефтегазовая отрасль, портовая логистика, машиностроение, строительство и телекоммуникации. Оба кажутся классическими примерами современных предпринимателей, чувствующих себя в капиталистическом мире как рыба в воде.

Я приехала в московский офис семьи Магомедовых уже затемно. На входе меня проверили двое охранников устрашающего вида, попросив оставить мобильный телефон и компьютер. Их присутствие явно нарушало изысканный безмятежный антураж элитного здания. В отличие от них, Магомедов – высокий, спортивного телосложения, элегантно одетый мужчина – находился в своей стихии среди прекрасной антикварной мебели и кожаных переплетов дорогих изданий, выстроившихся на книжных полках.

Магомедов вырос в Махачкале, столице советской республики Дагестан, на берегу Каспийского моря. Хотя Махачкала не была одним из центров советской интеллектуальной жизни (которая сосредотачивалась в Москве и Ленинграде), Магомедов гордится своим интеллигентским происхождением. Его родители принадлежали к верхушке дагестанской интеллектуальной элиты: отец был известным хирургом, мать – учительницей русской литературы и истории. Будучи аварцами (этот коренной народ является одной из преобладающих этнических групп в регионе между Черным и Каспийским морями), они воспитывали Зиявудина в двуязычии, подчеркивая важность аварского языка и культуры в своей семье. Его тетя была замужем за Расулом Гамзатовым (1923–2003) – самым известным поэтом, писавшим на аварском языке.

В соответствии с лучшими традициями советской интеллигенции родители Магомедова были убежденными атеистами, поэтому в детстве он сталкивался с суннитской мусульманской культурой только у бабушки и дедушки в горном ауле, куда его отправляли на летние каникулы. После окончания «лучшей школы на Северном Кавказе» он поступил на экономический факультет МГУ, где и начал свой путь к богатству (которое к 2014 году достигло 1,4 млрд долларов). Моя ремарка о том, что в нем чувствуется выходец из «классической семьи советских интеллигентов», вызвала у него радостную улыбку, мгновенно смягчившую суровый вид, который его лицу придавала стрижка морского пехотинца.

В нашей беседе не было ничего необычного, пока Магомедов не принялся излагать свои взгляды на социальную политику. Поскольку охранники забрали у меня диктофон, впоследствии мне пришлось восстанавливать интервью по памяти. К счастью, некоторые моменты прочно отпечатались у меня в голове – в частности, слова Магомедова о том, что, по его мнению, при советском строе у людей было все, кроме частной собственности: мир и дружба между народами, отличное советское образование для всех, стратегическое планирование и глубоко укоренившийся дух коллективизма, основанный на поддержке тех, кто нуждается в помощи. Лично он, по его словам, стремится воспитывать своих детей в согласии с этими ценностями.

С такой же теплотой отзывался о советских ценностях и Роман Авдеев. Он сказал, что хотел бы привить их своим детям:

На одном из партсъездов Хрущев сказал, что мы создали новую общность людей, которая называется советским народом. Этому понятию трудно дать точное определение. Но я могу сказать, что разделяю ценности моих родителей и дедов. В них есть то, что нас объединяет. …Гуманистические ценности были очень важны для советского общества.

С присущей ему стремительной манерой общения Авдеев был явно раздосадован моей медлительностью, когда я пыталась подобрать правильные слова, чтобы сформулировать свои вопросы. В нетерпении он ерзал на месте, поправлял пиджак и в конце концов начинал отвечать на мои вопросы раньше, чем я успевала их закончить. Но когда я спросила, может ли он назвать какого-нибудь филантропа из России или любой другой страны, ныне живущего или жившего в прошлом, которым он особенно восхищается и которого считает примером для подражания, миллиардер надолго замолк. «Кого я могу считать примером для подражания?» – переспросил он с некоторым колебанием в голосе. Я с облегчением кивнула, но последовала еще одна долгая пауза. «Карл Маркс, – наконец сказал он. – Конечно, у Маркса много утопии, но утопические идеи – это не так уж и плохо, если на то пошло».

Продолжив уже с прежней скоростью, Авдеев объяснил мне, что Маркс сформулировал ряд требований к капиталистическому обществу, например право на восьмичасовой рабочий день, право на оплачиваемый отпуск, право на организацию профсоюзов и право рабочих на участие в управлении предприятиями: «Все эти требования в капиталистическом обществе уже давно реализованы». Он положительно оценил последствия такого реформирования, однако сказал, что есть еще одно ключевое условие, которое до сих пор не претворено в жизнь:

Отмена наследства! Это тесно связано с филантропией, и я много думал об этом. Сейчас они вводят высокий налог на наследство, что я считаю абсолютно правильным. Каждый должен добиваться всего своими силами[238].

МНОГИЕ БОГАТЫЕ РУССКИЕ предпочитают объяснять свое привилегированное положение ссылками на гены и Бога, сознательно или неосознанно игнорируя роль тех серьезных преимуществ, которые они получили от своих родителей или же приобрели незаконным путем. Используя типичный неолиберальный нарратив, они стараются доказать заслуженность своего