Читать книгу - "Неоконченное путешествие Достоевского - Робин Фойер Миллер"

возникающий «в нужное время», выдвигает на первый план идею о том, что реальная смысловая направленность истории ниспровергается и подрывается. Акцент смещается на память и на великую искупительную силу всего лишь одного доброго дела. Неважно, что хорошего поступка героини оказалось недостаточно для спасения. Этот важнейший факт всеми забывается, поскольку Достоевский с помощью одной из своих уловок романиста и в то же время вдохновляясь своей глубокой верой заставляет персонажей, читателей, а вероятно, и самого себя представить (может быть, только на мгновение), что, даже если верно противоположное, все равно искупительной силы луковки, поданной кому-то в прошлом, будет достаточно для спасения отдельной души и для обретения Царства Божия всем человечеством.

Каждый из этих четырех притчевых фрагментов у Достоевского (история Мышкина «насчет веры», рассказ Достоевского о «мужике Марее», краткие беседы Зосимы с пятью верующими бабами, легенда Грушеньки о луковке) представляет собой мощное переплетение хорошо продуманных повествовательных стратегий непревзойденного романиста, прекрасно знающего вкусы, реакции и привычки своих читателей, и в то же время – глубоко верующего православного человека, который стремится, подобно Зосиме и Алеше, рассеять семена Божьего мира (то есть слова) по всему миру земному. Эти притчи представляют собой моменты, когда писатель с помощью риторики своих персонажей и собственного умения упорядочивать события и манипулировать контекстом оживляет, переосмысляет, изменяет и реконструирует православное наследие, делая его с помощью современной художественной литературы актуальным и необыкновенно выразительным.

Глава 5

Трансформации, разоблачения и признания Руссо в «Бесах»

…ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня…

Исход 20: 5

Его <читателя> дело – собрать воедино все элементы и определить, каково существо, которое они составляют; вывод должен быть сделан им самим…

Жан-Жак Руссо. Исповедь

Платон, Руссо, Фурье, колонны из алюминия – все это годится разве для воробьев, а не для общества человеческого. Но так как будущая общественная форма необходима именно теперь, когда все мы наконец собираемся действовать, чтоб уже более не задумываться, то я и предлагаю собственную мою систему устройства мира. <…> Выходя из безграничной свободы, я заключаю безграничным деспотизмом.

Шигалев в «Бесах»

<ОНА:> Что это вас не видно, дорогой друг? Я беспокоюсь о вас. <…>…вы не были уже целую неделю. Если б мне не сказали, что вы в добром здоровье, я подумала бы, что вы хвораете. Боже мой! Что же с вами? У вас нет никаких дел и огорчений, иначе – льщу себя этой надеждой – вы тотчас же пришли бы поделиться ими со мной. Значит, вы больны!

Успокойте меня поскорее, прошу вас. Прощайте, дорогой друг; и пусть это «прощайте» принесет мне от вас «добрый день».

<ОН:> Я еще ничего не могу сказать вам. Жду, когда буду лучше осведомлен, и это случится рано или поздно. Пока будьте уверены, что обвиненная невинность найдет пламенного защитника и клеветники раскаются, кто бы они ни были.

<ОНА:> Знаете, ваше письмо пугает меня! Что вы хотите им сказать? Я перечитала его раз тридцать. Право, ничего не понимаю.

<ОН:>…знаете ли вы, как искуплю я свои ошибки в течение недолгого времени, которое мне еще осталось провести возле вас? Я сделаю то, чего не сделает никто, кроме меня, – откровенно скажу вам все, что о вас думают в свете. <…> Несмотря на мнимых друзей, вас окружающих, после моего отъезда можете проститься с правдой: вы уж не найдете никого, кто бы сказал ее вам.

<ОНА:> Я не поняла вашего утреннего письма; я сказала вам это, потому что это правда. Сегодняшнее вечернее понимаю; не опасайтесь, чтобы я стала когда-нибудь отвечать на него: я постараюсь поскорее забыть его.

Степан Трофимович Верховенский, всерьез поссорившись с Варварой Петровной Ставрогиной, готовится навсегда бросить свою amie.[98] Можно ли принять приведенные выше строки за их эпистолярную беседу, которую Достоевский набросал в рабочих тетрадях, но так и не включил в основной текст романа? Да, милые друзья имели обыкновение беспрестанно, в течение двадцати лет, писать друг другу – и когда оба жили под одной крышей, и когда Степан Трофимович перебрался в свой домик в имении Варвары Петровны. Эта героиня Достоевского, как и «она» из приведенных выше писем, гордилась своим здравым смыслом и, хотя в последнее время и поддалась влиянию новых названых друзей, оставалась предана душой Степану Трофимовичу. Последний, будучи сентиментален, а часто и труслив, отвечал Варваре Петровне взаимностью.

Действительно, между героями Достоевского и авторами процитированных строк есть несомненное сходство. Волевая женщина средних лет пишет сентиментальному и робкому мужчине того же возраста. Она раздражительна. Его беспокоят воображаемые заговоры и преследования. Она явно некрасива; он, как это ни смешно, гордится своей привлекательностью для женщин. На протяжении всей истории их отношений его роль скорее женская, ее – мужская. Она даже поддерживает его материально. Он живет в уголке ее усадьбы, и письма, которые они пишут друг другу, в лучшем случае пересекают разделяющий их парк. Перед нами своего рода госпожа д’Эпине и Жан-Жак из «Исповеди» (1765).

Диалог Достоевского с Руссо, как уже упоминалось, прослеживается во всем творчестве русского писателя. В своих сочинениях Достоевский чередовал язвительную полемику с «Жан-Жаком» из «Исповеди» и возмутительные пародии на него. «Униженные и оскорбленные», «Записки из подполья», «Преступление и наказание», «Идиот», «Сон смешного человека» и «Подросток» содержат полемику и пародии, открыто направленные против Руссо [Howard 1981][99]. В «Бесах» исповедь Ставрогина, отпечатанный текст которой читает архиерей Тихон, включает один из важнейших у Достоевского нравственно-критических анализов как самой «Исповеди» Руссо, так и шире – жанра письменной исповеди. Л. П. Гроссман первым отметил в замечательной статье «Стилистика Ставрогина» значительную роль Руссо в исповеди Ставрогина [Гроссман 1928:1,141–143]. После выхода этой работы многие ученые продолжали исследовать присутствие Руссо в «Бесах». Так, Брайан Волфсон в увлекательной статье «Cest la faute a Rousseau[100]: одержимость как художественный прием в „Бесах"» указывает на присутствие многих черт Руссо в образе Ставрогина и убедительно доказывает, что глава «У Тихона» – «неотъемлемая часть текста романа» [Wolfson 2001: 97][101]. Он подчеркивает связь между тем, что написал Ставрогин, и «Исповедью»:

Главное возражение Тихона, похоже, имеет моральную природу: написанное Ставрогиным вдохновлено не потребностью покаяния, а сильным желанием оправдаться. <…> Предположение, что намерения Ставрогина могут быть столь же отвратительными, как и его грамматика, просто развивает