Читать книгу - "Серебряный век. Жизнь и любовь русских поэтов и писателей - Екатерина Станиславовна Докашева"

стороны Асиной сестры Наташи Поццо, что складывалось в необычно-пикантную ситуацию. То ли здесь разыгралось воображение поэта, то ли его измученное сознание стало видеть нечто, что выходило за рамки реальности. По сути – он оставался с собой один на один…

«Чувствовал я себя все время очень странно: физическая работа, утомительная и непривычная, шла вразрез c моими медитациями; полоса внутренней сосредоточенности кончилась; в душе осталась – боль. Я стал замечать, что Ася все более и более замыкалась в себя, все более и более уходила в свою работу, и между нами стало образовываться нечто вроде средостения, пока еще почти незаметного; в годах это средостение углубилось; считаю, что причины этого средостения в нежелании Аси войти в чрезвычайно бурные и интенсивные переживания, которые развились во мне с Бергена. Наоборот: с Наташей у меня стали нащупываться очень странные отношения; они начались с декабря 1913 года, прозвучали в Лейпциге; и теперь в Дорнахе вновь обнаружились, но как-то нелепо для меня; мне казалось, что между нами вспыхивать стала искорка эротизма, и что Наташа, в себе осознав эту искорку, стала видимо от меня сторониться; порой в ней мелькало даже что-то враждебное ко мне…»

Зима 1913–1914 гг. прошла, по выражению Аси Тургеневой, под знаком Пятого Евангелия. В разных местах Штейнер читал лекции на эту тему, также им были даны указания «относительно внутренней работы». Андрей Белый пытается фиксировать в рисунках возникающие внутри него оригинальные образы, вначале Ася помогает ему в этом, но впоследствии он справляется с этим самостоятельно.

До колонии антропософов доносятся слухи о строительстве здания в Дорнахе, и они понимают: еще немного – и им тоже придется присоединиться к этим работам.

ПРИМЕЧАНИЕ.

Первый Гётеанум начал строиться в 1913 году из дерева и бетона. В здании планировалось проводить театрализованные представления антропософского общества. В строительстве здания, кроме Анны Тургеневой и Андрея Белого, участвовали Маргарита Сабашникова и Максимилиан Волошин.

Несмотря на все попытки Белого полностью разделить учение антропософии и стать подлинным «штейнерианцем», сделать до конца ему это не удалось… Роковую роль в этом сыграло отстранение Аси. Кроме того, и сам Штейнер, как это можно видеть из его записей, а также воспоминаний Тургеневой – не собирался уделять особое внимание русскому поэту, как и приближать его к себе.

Но Ася специально подчеркивает в своих воспоминаниях верность Андрея Белого антропософии и лично Штейнеру. Ей хочется думать и верить, что ее спутник в те годы всецело разделял антропософское учение, не испытывая в нем и тени сомнения.

«Так, Андрей Белый описывает поездку в Мюнхен в 1906 году, состоявшуюся вскоре после тяжелого жизненного испытания. В мюнхенском “трактире августинцев” он переживает нашествие двойников, на него обрушиваются голоса как воспоминания о прошлых жизнях. <…> А дальше он описывает, как идет домой по тихим улицам, мимо кафе Zuitpold. “Там есть зал для лекций. В этом зале через шесть лет я получил ответ на мучающие меня тогда жизненные вопросы”. <…> А вот другое место, где содержится намек на совместную работу с Рудольфом Штейнером: “Только серьезная встреча с естествознанием Гёте в 1915 году привела меня к пониманию моих юношеских ошибок”.

Также и другие места, содержащие осторожные, но при этом определенные формулировки, показывают тому, кто знал его жизнь за границей, что Белый пытался между строк сообщить друзьям о своей верности антропософии Рудольфа Штейнера».

По словам Аси, когда она увидела на собрании общества, как и другие присутствующие, проект будущего здания, то испытала воодушевление и желание немедленно приступить к работе. Несмотря на то что в воздухе витала атмосфера надвигавшейся войны, антропософцы верили, что новое учение и духовные прозрения помогут им преодолеть кризис цивилизации и найти пути выхода из него.

В Дорнахе Маргарита занималась росписью цветных оконных стекол в здании. А Андрей Белый был «понижен» – он выполнял чисто техническую работу, связанную с расчетами жалования рабочим. Надо думать, что подобная «деятельность» вызывала досаду и раздражение, что, несомненно, не улучшало общего самочувствия и душевного состояния. Но и эта работа длилась недолго.

Асю все приводило в волнение и казалось путешествием в прошлые миры, с необычайным восторгом она пишет о театрализованном представлении в Белом зале – помещении в южном боковом крыле Гётенаума.

«Тот день, когда нас, ничего не подозревающих прочих эвритмисток, позвали в Белый зал, относится к лучшим дням нашей жизни в Дорнахе. – Двенадцать из нас были поставлены в круг, а семеро образовали подвижный радиус: двенадцать знаков Зодиака и семь планет. Госпожа Штейнер прочитала нам «Двенадцать настроений» Рудольфа Штейнера. Эта космическая и одновременно столь теплая, человечная лирика действовала потрясающе. Не является ли звездный мир нашей истинной родиной, с которой мы ощущаем связь в глубине души?.. Здание спустилось к нам оттуда. Казалось, что окружающие нас формы здания движутся под звучание слов… Каждый знак Зодиака и каждая планета должны были показывать конкретный звук в присущем ему цвете».

Андрей Белый испытывал прямо противоположные чувства. Он сбежал в горы и там занялся работой над книгой «Котик Летаев», в которой пытался воскресить свои детские воспоминания. А также написал концовку романа «Петербург», что явилось важной вехой в его творчестве.

Но его внутренние переживания и противоречия все возрастали.

С началом войны нагрузка легла на всех членов антропософского общества, которые должны были принимать участие в строительстве здания.

В письме к своему другу Иванову-Разумнику Андрей Белый писал:

«Наступила горячка в строительных работах в “Johannesbau”, и представьте: мы теперь все (я, моя жена, некоторые из москвичей) завзятые скульпторы по дереву; на нас смотрят, как на рабочую единицу, мы распределены по группам, вырезываем архитравы, окна и т. д. И вот: надо было все архитравы к определенному числу поднять на верх, т. е. черновым образом закончить работу; и, состоя в группе, было почти невозможно оторваться».

Внутренние переживания и противоречия Андрея Белого все возрастали. Ася во всем винила излишнее образное воображение поэта, которое и привело его к надлому.

«Сюда относился богатый мир образов, порожденный его медитациями, – это не говоря о том, что разыгрывалось в его личной судьбе. Доктор Штейнер считал подобные образы субъективными имагинациями. В годы военного хаоса этот образный мир привел его к надрыву; теперь он стал источником страхов: перемена погоды, уличные встречи, случайно услышанное слово делались грозными опасностями, враждебными кознями с целью убрать его из Дорнаха… Как в мифе об Оресте, преследуемом фуриями, призрачный мир, который он сам создал, исказил для него окружающую действительность. –