Читать книгу - "Древняя Спарта и ее герои - Лариса Гаврииловна Печатнова"

Йозеф Вольский также утверждал, что доказательства против Павсания были сфальсифицированы эфорами, авторами ложных и злонамеренных обвинений регента как в сотрудничестве с персами, так и в имперских устремлениях[218]. Руку эфоров в этой подозрительной истории видел и П. Олива. Он напоминает, что Павсаний уже обвинялся в сношениях с персами и был оправдан из-за отсутствия доказательств. «Вся история с письмом, приходящим непосредственно после рассказа Фукидида о связи Павсания с илотами, выглядит так, как если бы эфоры использовали хитроумный трюк для того, чтобы навсегда избавиться от Павсания»[219]. А. Блэмайр полагал, что «эфоры, узнав об его революционных планах, связанных с илотами… нашли более драматичное, но менее политически взрывоопасное обвинение в мидизме и озаботились организовать необходимые доказательства…»[220]. Той же точки зрения придерживался и Джон Лейзенби. По его словам, «обвинения в мидизме не содержали ни толики правды», но «эфоры нуждались в более благовидном обвинении, чем связь с илотами, чтобы убедить большинство герусии и массу граждан, что Павсаний был опасным предателем. Мидизм подходил их целям превосходно: это было расплывчатое «интернациональное» преступление, в котором Павсаний уже ранее обвинялся»[221]. Джордж Коуквелл также полагал, что переговоры с илотами были реальным преступлением Павсания, а история с его персофильством — искусной фабрикацией[222].

Мы полагаем, что все вышеприведенные утверждения справедливы только отчасти. У нас нет никаких убедительных доказательств, опровергающих сообщение Фукидида о продолжающейся уже в Спарте переписке Павсания с Великим царем. Конечно, эфоры приложили немало сил и выдумки к тому, чтобы создать из Павсания образ врага, но они оперировали, вероятно, реальными свидетельствами его так называемого предательства. До истории с илотами тема персофильства Павсания их мало заботила, тем более что среди спартанских властей были скорее всего сторонники нового внешнеполитического курса, направленного на сближение с Персией. Но угроза, даже гипотетическая, поднять илотский мятеж объединила против Павсания все спартанское руководство и сделала несущественными их прежние разногласия.

В рассказе Фукидида о гибели Павсания известное недоверие вызывает довольно пространный экскурс о некоем человеке из фракийского города Аргил, его бывшем возлюбленном, которого Павсаний послал с письмом к Артабазу. В стилистике исторического анекдота Фукидид рассказывает, как аргилец, узнав о приписке, «в которой значилось, что вестника следует умертвить», донес на Павсания эфорам. Ате с помощью предателя устроили регенту ловушку и получили наконец из первых рук доказательства его вины. В этой сказочной истории поражает столь не характерная для Фукидида словоохотливость: он самым подробным образом перечисляет красочные детали, связанные с предательством аргильца. Тут и бегство последнего на Тенар в качестве молящего о защите, и постройка им хижины, и прячущиеся в ней эфоры, подслушивающие разговор между Павсанием и его слугой… (I, 132,5–133).

Эта история считается откровенно невероятной и анекдотичной, но столь тотальное недоверие к рассказу об аргильце кажется нам излишне категоричным. Мы полагаем, что реальный эпизод впоследствии мог быть украшен выдуманными деталями в духе восточной сказки (например, требование убить вестника), и до Фукидида он, вероятно, дошел уже в сильно искаженном виде. Как нам кажется, ценность рассказа об аргильце заключается прежде всего в том, что в нем приведены конкретные данные о функционировании самого важного исполнительного органа власти в Спарте — эфората. Это — довольно редкое в традиции свидетельство о деятельности эфоров по сбору компромата на своих граждан[223]. Судя по сообщению Фукидида, именно эфоры лично вели следствие сперва по розыску связей Павсания с илотами, а затем с тем же тщанием расследовали донос аргильца, возможно, представившего письменные свидетельства вины своего господина.

Согласно Фукидиду, Павсаний, не желая быть арестованным и подвергнутым суду, бежал и умер от голода и жажды в святилище Афины Меднодомной. Фукидид рассказывает, как это произошло: «Когда Павсания пытались схватить на улице, он, как передают, узнал по выражению лица одного из эфоров, с какой целью тот подошел (и по едва заметному кивку другого эфора, дружески предупреждавшего его)» (I, 134, 1). Из этого следует, что по крайней мере один из эфоров проявил к Павсанию «расположение» и «благожелательность». Скорее всего здесь речь идет о личной дружбе.

Но почему Павсаний, готовый ранее предстать перед судом, теперь изменил свое решение и предпочел участь беглеца, молящего о защите? По-видимому, он уже нисколько не сомневался, что суд будет не на его стороне, и коллегия, состоящая из геронтов и эфоров[224], не простит ему подстрекательства илотов. Павсания ждал самый суровый приговор — смертная казнь, и этот приговор вопреки обычной практике могли привести в исполнение весьма оперативно. В такой ситуации регент предпочел искать убежище в храме, надеясь, видимо, что его родственники и друзья помогут ему бежать за пределы Спарты.

В сложившихся обстоятельствах власти не меньше, чем сам Павсаний, были заинтересованы в сокрытии его «преступлений», и потому открытый суд был им крайне нежелателен. Попытка эфоров арестовать Павсания была, возможно, сознательной провокацией. К этому выводу приходят, в частности, М. Лэнг и А. Блэмайр. По словам А. Блэмайра, «власти скорее всего были заинтересованы в том, чтобы не дать Павсанию возможности публично защитить себя. Регент слишком много знал и мог скомпрометировать весьма уважаемых в Спарте людей»[225]. А чтобы предотвратить его возможное бегство за пределы Спарты, вход в храм Афины Меднодомной замуровали[226]. Павсания, таким образом, устранили примерно так же и по тем же мотивам, что и царя Клеомена I. Фактическое убийство Павсания, совершенное без суда, вполне вписывается в обычную для спартанских властей реакцию на крайнюю для государственных устоев опасность.

Время смерти Павсания точно не установлено. Его определяют по-разному, от 476 до 466 г. Такой разброс мнений объясняется главным образом тем, что в экскурсах Фукидида о Павсании и Фемистокле отсутствуют какие-либо временные указания. Как правило, афинский историк ограничивается не обязательными и неточными отсылками, такими, например, как «немного времени спустя». С большей или меньшей определенностью, как правило, считается, что это произошло не раньше остракизма Фемистокла (471)[227] и не позже вступления на персидский трон Артаксеркса (465/4), которому Фемистокл, согласно Фукидиду, бежав в Азию, послал письмо (I, 137, 3). Мы присоединяемся к мнению тех исследователей, которые считают, что последовательность событий, начавшихся в 478 г., охватывает остальную часть десятилетия, но с большей уверенностью что-либо трудно утверждать.

Примерно в том же временном диапазоне (между 476 и 469 гг.) имел место еще один судебный процесс — над царем Леотихидом. В 476/5 г. Леотихид возглавил военную экспедицию в Фессалию против дружественных персам Алевадов, но внезапно свернул всю операцию. Геродот не сомневался, что царь получил от фессалийских Алевадов взятку (VI,