Читать книгу - "Гастрольные заметки: письма к Тому - Алла Сергеевна Демидова"

гору, где было всего пять домов, но только в трех горел свет. И я стала там жить. Полтора километра от моря. И такое отшельничество, такой покой на душе! Тут как раз и начинаешь понимать – когда «глаза зрачками в душу», – кто ты на самом деле. Все наши оценки субъективны. Нет ведь объективного понятия добра и зла. Что есть Истина? Начинаешь вычищать из себя шлак субъективных оценок. Становишься терпимее ко всему, более отстраненно смотришь на свою работу.

Жить одной прекрасно, но, к сожалению, я подвержена ночным страхам. Как-то раз поехала в гости к друзьям в ближайший город. Вернулась поздно, а света нет. Кромешная тьма, незнакомые звуки. Я даже побоялась пойти на второй этаж за свечой. Так и сидела во мраке. И вдруг раздался телефонный звонок. Резкий звук в ночи! Ужас! Но обрадовалась необычайно. Это муж звонил из Москвы. Я представила всю ситуацию: как громкая русская речь звучит здесь, на горе, на критской земле, причем через спутник. Мне это показалось так забавно, что я перестала волноваться. А потом позвонила Маквала Касрашвили – видимо, Володя рассказал ей о моей тревоге, а позже был звонок из Парижа. Так и прошла эта темная ночь…

Письмо тома

1 августа 1993 г.

Дорогая Алла! А ты знаешь, что SANTORINI – это остров бывшей затонувшей Атлантиды?

Ты мне еще никогда не писала с палубы парохода. Это новая среда для вашей переписки. Было уже все и всегда на бегу и с недостатком бумаги. Мне интересно – куда ты сейчас побежишь с этой палубы?

«Ветер, волны, корабль качает» – какие красивые слова! Просто стиль Лермонтова! Прости, я сегодня раздражен и немного сумасшедший, скажешь ты.

Твои концерты поэзии – как будто бы «ключ» в страну. Как хорошо, что ты владеешь целым диапазоном русской поэзии 19-го и 20-го веков! Ахматова, Мандельштам, Пушкин, Цветаева – какое разнообразное и великолепное приношение! Я не знаю этого пушкинского стихотворения «Гречанка верная, не плачь» – наверное, относится к Греческой войне самостоятельности от турков (19-й в.?). Байрон умер в этой войне. Хотя Пушкин не читал по-английски, но он был знаком с работами Байрона. Если было влияние – оно было одностороннее: Байрона на Пушкина. Один мой приятель написал свою докторскую диссертацию в Гарварде о Байроне и Пушкине. Он (ТНОМАS SHАW) сделал помимо этого еще какой-то специальный труд по лексике Пушкина. Вернее: «Алфавитный указатель рифм Пушкина». Труд! Этот человек, который преподавал в университете Висконсина, посвятил свою жизнь Пушкину. Он был с нашего Юга и говорил с южным акцентом.

Интересно, что твое знание, прекрасное и нюансированное чтение русских поэтов, писавших на тему античной Греции, завели тебя в среду ученых по греческой классической и византийской литературе. Как будто бы тебе суждено было следить (идти по следам) за античным и византийским источником письменной русской культуры!

Игорь Шевченко – очень важный и тончайший исследователь византийского влияния на славянскую средневековую культуру. Мы с Юлией сделали в Oxford’e окончательную редакцию книги его «ESSAYS» по Византии и славянам. (Если тебе интересно, то это IHOR ŠEVČENKO «Byzantium and the Slavs in Letters and Culture»[9].)

Anthony Tachaios – важный исследователь эпохи святых Кирилла и Мефодия (9-й век). Он устроил институт в Салониках, посвященный Кирилло-Мефодиевским студиям.

Вот, пожалуй, и все.

Твой верный друг Том

Р.S. Кажется, что святой Иван (евангелист) провел некоторое время на острове Патмос и там написал «Откровение».

Письмо

26 июня 1993 г.

Том, здравствуйте!

Я в Вене. Хотела Вам позвонить, но моих мозгов не хватает на то, чтобы вычислить разницу во времени. Поэтому, как всегда, пишу. Мы здесь с «Федрой». Мальчики, которые заняты в спектакле, совсем от меня отделились, поэтому я, как всегда, в одиночестве. Но мне не привыкать.

Какой красивый имперский город! Была тут в свободный вечер в «Бургтеатре». Какая роскошь! Фойе, лестницы – все гораздо интереснее того, что происходило на сцене. Спектакль по Брехту оказался очень скучным. Медленные ритмы, без жизни, без энергии, без таланта. Правда, можно было бы написать – «без таланта» и все, потому что все остальное прилагается к таланту.

Я после голодной Москвы отъедаюсь. Здесь дают такие огромные шницели, что ваши американские гаргантюанские порции вспоминаются мелкой закуской. Театральный фестиваль за городом. На каких-то очередных римских раскопках. Естественно, рядом старый дворец, но жизнь вокруг деревенская. Патриархальная. Я бродила по этим раскопкам и срывала вишни, которых здесь очень много. Публика на спектакль приехала фестивальная. Приехал даже Петер Штайн, чтобы отобрать мальчиков из нашего спектакля на свою будущую «Орестею», которую он будет делать в Москве. Мальчики так взволновались, что играли на 22 (Том, объясняю театральный жаргон: 21 – это «очко», т. е. как надо, а 22 – уже перебор). Я им во время действия говорила: «Тише, тише, спокойно». Благо никто по-русски ничего не понимал, но их «несло». В общем – провалились. Хотя публика много хлопала, но она, как известно, «дура». После спектакля в ресторане Штайн даже к нам не подошел. «Немец – перец – колбаса – кислая капуста. Съел мышонка без хвоста и сказал, как вкусно». Это после войны у нас была такая детская дразнилка. Мне-то он, как режиссер, не по душе, но мальчиков жалко. Когда Штайн ставит Чехова, у него всегда проваливается последний акт, который становится ненужным. Я думаю, что он слишком по-немецки, дотошно прочитал разборку Станиславским этих чеховских спектаклей, так же дотошно разобрал с актерами психологические рисунки ролей, но не учел, что Чехов в пьесах в первую очередь – поэт. «Стихи мои бегом, бегом…»

В Москве продолжается раздел «Таганки». Я Вам говорила про это. Губенко попробовал власть, будучи министром культуры, и теперь хочет эту власть во что бы то ни стало сохранить. Тем более он депутат, а все сейчас решается у нас на этом уровне. Судьба «Таганки» будет печальной. Вы не верите во все эти предчувствия, предсказания и все такое, но я очень часто с этим сталкиваюсь в своей жизни. Я, например, чувствую, что должно произойти что-то, но ничего не делаю, чтобы это изменить. Вернее, не могу делать. Странно, неужели все заложено как-то заранее? Не смейтесь. Это я пишу Вам, чтобы Вас позабавить.

Листок единственный, как всегда, кончается. Обнимаю Вас и Юлию.

Ваша Алла Демидова

Р.S. В июле мы с «Федрой» поедем в Дельфы. Жара, наверное, там будет ужасная, как в Африке.

Ремарка

30 августа 93-го года из Афин Любимов прислал письмо в