Читать книгу - "Мысли - Блез Паскаль"

вящему удивлению, народ иудейский, столь нетерпеливый, столь строптивый, и впрямь на протяжении веков строжайшим образом соблюдал все, предписанное ему, меж тем как другие народы то и дело меняли свои куда более мягкие законы.

Книга, содержащая этот закон, — самая первая, са­мая древняя книга на земле: сочинения Гомера, Гесиода и других появились на свет шесть-семь веков спустя.

409. После сотворения мира и всемирного потопа, когда Господу уже не было нужды ни разрушать мир, ни вновь созидать его, ни являть другие величавые знаки Своего бытия, Он поселил на земле некий народ и назначил ему существовать до появления того народа, в который Мессия вселит Свой Дух.

410. Когда сотворение мира начало отступать в глубь веков, Господь озаботился появлением на свет единственного историка — очевидца оных событий и поставил целый народ хранителем этой книги, дабы из правдивейшей в мире истории все люди могли узнать то, что им так необходимо было знать и что почерпнуть они могли лишь из этого источника.

411. Если повествование Ездры достойно доверия, значит, Писание и впрямь Священное Писание, ибо повествование это подкрепляется авторитетом тех, кто доверял авторитету Семидесяти, утверждавших святость Писания.

Итак, если рассказ Ездры правдив, больше и говорить не о чем, если нет — у нас довольно других по­казаний. Поэтому люди, которые пытаются посеять со­мнение в истинности христианской веры, в чьей осно­ве — Завет Моисея, лишь укрепляют ее с помощью тех же самых свидетельств, служивших им оружием на­падения. И вот так охраняемая, она живет в веках.

412. Древность иудеев. — Как разнятся меж­ду собою книги! Меня ничуть не удивляет, что греки создали “Илиаду”, а египтяне и китайцы — свои ле­генды.

Стоит вдуматься в то, как они возникли, — и сразу все проясняется. Эти баснословные историки не были современниками событий, о которых они повествуют. Гомер сочинил роман, причем и он сам, и его слушатели относятся к этому сочинению именно как к роману, ибо все отлично знают, что Троя и Агамемнон — такой же вымысел, как золотое яблоко. Он отнюдь не соби­рался создать исторический труд, просто хотел развлечь. При этом он — единственный, чей язык — это язык его времени; творение Гомера столь прекрасно, что жи­вет век за веком: все его знают, говорят о нем, — его нужно знать, его заучивают наизусть. Четыреста лет спустя очевидцев описанных событий давно уже не было в живых, никто уже не мог со знанием дела сказать, выдумка все это или доподлинная история: люди полу­чили творение Гомера в наследство от предков, оно вполне может сойти за правдивое описание происшед­шего.

Любые исторические события, изложенные не совре­менниками, всегда сомнительны; лгут и все предвещания сивилл, и Трисмегиста, и многих других, — пусть им некогда свято верили, но ход событий подтвердил их лживость. Иное дело, когда о происшедшем рассказы­вают современники.

Велика разница между книгой, которую сочиняет, а потом отдает на потребу народу некий автор, и книгой, которую творит сам народ. Вот уж тут никто не усом­нится, что книга эта столь же древняя, сколь древен народ.

413. У язычества сегодня нет никаких основ. Утвер­ждают, будто некогда они содержались в предвещани­ях оракулов. Но что. можно сказать о книгах, заверя­ющих нас в этом? Так ли уж непогрешимы их авторы, чтобы целиком положиться на них? И достаточно ли тщательно хранились оные книги, чтобы подмена их была невозможна?

В основе магометанства — Коран и Магомет. Но сей пророк, который должен был воплотить в себе по­следнюю надежду человечества,— был ли он предсказан? Что отличает его от любого другого человека, вздумав­шего объявить себя пророком? Какие чудеса, по собст­венным его утверждениям, он совершил? Какие таинства поведал, судя по им же введенным обрядам? Какой нравственности, какому пониманию высшего блаженства научил?

К иудаизму следует относиться по-разному, в зави­симости от того, рассматриваем мы его в связи со Священным Писанием или в связи с верованиями этого нарда. Понятия о нравственности и высшем блаженстве в народных верованиях смехотворны, но все, что связано в иудаизме со Священным Писанием, поистине замеча­тельно. (Как и в любой другой вере: ибо христианство, каким оно явлено в Священном Писании, совсем не похоже на христианство казуистов.) Да, основа иудаизма поистине замечательна, ибо Священное Писание — древнейшая и подлиннейшая книга в нашем земном мире, и, если Магомет воспретил читать свой Коран, дабы он сохранялся в веках, Моисей, напротив того, повелел всем читать свой Завет, дабы он сохранился в веках.

Наша вера столь Божественна по своей сути, что другая вера, тоже идущая от Бога, служит ей всего лишь основой.

4. В чем трудность

414. Вот что я вижу и что приводит меня в смятение. Куда я ни кину взгляд, меня везде окружает мрак. Все, явленное мне природой, рождает лишь сомнение и тревогу. Если бы я не видел в ней ничего отмеченного печатью Божества, я утвердился бы в неверии; если бы на всем лежала печать Создателя, я успокоился бы, исполненный веры. Но я вижу слишком много, чтобы отрицать, и слишком мало, чтобы уже ничем не смущаться, и сердце мое скорбит, и я не устаю повторять: если природа сотворена Богом, пусть неопровержимо подтвердит Его бытие, а если ее подтверждения обман­чивы, пусть их совсем не будет, пусть она убедит меня во всем или во всем разубедит, дабы мне знать, чего держаться. Ибо в нынешнем своем положении, не ведая, что я такое и что мне должно делать, я не могу постичь ни своего положения в этом мире, ни своего долга. Всем сердцем я жажду постичь, где он — путь, который ведет к истинному благу; во имя вечности я готов на любые жертвы. Я полон зависти к людям, исполненным веры и тем не менее живущим в суете, нерадиво бросающим на ветер сокровище, которым я — так мне, по крайней мере, кажется — распорядился бы совсем иначе.

415. Если человек не создан для Бога, почему он обретает счастье только в Боге? Почему, если человек создан для Бога, он восстает на Бога?

416. Природа отмечена такими совершенствами, что всем должно быть ясно: она отражает образ Бога; вместе с тем природа отмечена такими недостатками, что вся­кому должно быть ясно: она всего-навсего лишь отра­жает Его образ.

417. [Митон] видит, что природа изъедена порчей, что людям претит порядочность, но ему неведомо, по­чему все-таки они не могут взлететь хоть немного выше.

418. Порядок. — Когда на людях уже тяготел