Читать книгу - "Томас Квик. История серийного убийцы - Ханнес Ростам"

При обыске комнаты были обнаружены несколько прощальных писем, в которых Стуре уведомляет персонал больницы о своём решении покончить с собой:

«Сбежали два пациента; один из них оставил в комнате стопку прощальных писем, по большей части датированных сентябрём и октябрём этого года, но с припиской, сделанной в день побега. Пациент среди прочего просит прощения за своё поведение. Он оставляет довольно чёткие распоряжения относительно действий после его смерти, а также добавляет, что его тело будет находиться недалеко от больницы. Позже, однако, выясняется, что утром в день побега пациент спрашивал о полагающихся ему выплатах, которые ещё не успели поступить. Сотрудники клиники осмотрели территорию рядом с больницей, однако тела не обнаружили. Сегодня от полиции поступила информация о том, что оба пациента, вероятно, взяли в аренду автомобиль в городе Сала».

На следующий день Стуре и его приятель приезжают в Сэтер на арендованном «Вольво». Стуре признаёт, что употребил амфетамин и, среди прочего, побывал в Оре. Целью побега, по его словам, действительно было совершение самоубийства: он собирался врезаться в гору, но не смог осуществить задуманное, поскольку в машине находился второй пациент. Своему врачу Челю Перссону Стуре объяснил причину побега муками совести, возникшими из-за того, что он купил амфетамин на территории клиники.

В медицинском журнале сотрудники лечебницы также упоминают возникшие после побега подозрения в том, что Бергваль принимает не только выписанные врачами лекарства. Они почти уверены: у него есть и другие поставщики. Персоналу разрешают обыскивать Стуре после его возвращения из своеобразного «отпуска», и несколько раз у него находят запрещённые препараты или лекарства, которые он тайно пытался пронести в отделение.

Тем временем на сеансах терапии Стуре начинает рассказывать всё более и более ужасающие вещи о своём детстве. Челю Перссону он признаётся, что ранее и понятия не имел о своих первых годах жизни, но теперь в памяти возникают картинки одна страшнее другой. Родители, по его словам, проявляли к нему холодность и безразличие. А затем всплывает и воспоминание о том, как его собственный отец стал приставать к нему, когда мальчику было всего три года.

Мать Стуре Тиру Бергваль в Корснэсе знали как заботливую женщину, которой удавалось содержать семерых детей и растить их дружными. Но на терапевтических беседах с Челем Перссоном Стуре говорит о двойственной натуре матери: когда мальчику было четыре года, она попыталась утопить его в проруби. Он потерял сознание, но в последнюю секунду подоспел отец и спас сына. В другой раз мать толкнула Стуре на пути перед стремительно приближающимся рельсовым автобусом[25], но каким-то чудом смерти и тогда удалось избежать.

В воспоминаниях Стуре жестокость родителей приобретает всё более изощрённые черты, и вскоре в этот пугающий водоворот оказывается втянута вся семья. Члены семьи становятся то жертвами, то преступниками.

Чем более жуткие события описывает Стуре, тем лучше отзывается о своём пациенте Перссон:

«Со временем он стал более открытым и начал анализировать себя самого и присущие ему половые извращения, что привело его к возможности понять себя и своё поведение — в том числе и то, насколько “неадекватным” оно порой бывало. Подобные мысли им прежде отвергались, а воспоминания вытеснялись и не интегрировались. На сеансах явно прослеживается двойственная натура пациента: в отделении он может быть сдержанным или чересчур вежливым, готовым идти на контакт. Но за этой маской скрываются сильные чувства, которые он не осмеливается демонстрировать или обсуждать».

9 апреля Чель Перссон отмечает, что, находясь в отделении, Стуре становится смиренным и услужливым. При этом терапевтические сеансы, по его мнению, показывают, что всё это лишь притворство, за которым скрывается «двойственная натура» Стуре. Вот эту вторую сторону Бергваля он и собирается изучать на терапии.

Перссон продолжает:

«Пациент проанализировал собственные детские переживания, которые прежде, казалось, были скрыты, однако теперь проступают всё отчётливее. Он также начал работать со сновидениями. Ситуация в его семье была напряжённой; скорее всего, нуждам пациента в детстве уделялось недостаточно внимания».

Читая медицинские журналы, я не могу отделаться от ощущения, будто Перссон всё время ходит вокруг да около, словно хочет сохранить в секрете то, что удалось узнать. По его мнению, именно терапия помогла Стуре вернуть вытесненные воспоминания о жутком насилии, которое ему довелось пережить в детстве.

В Сэтере уверены: Перссон смог достичь таких успехов исключительно благодаря таланту и опыту. В конце концов, он прекрасный психотерапевт.

Весной 1992 года Стуре перевели в закрытое 36‐е отделение. При этом список его привилегий значительно расширился. Редкие записи свидетельствуют о том, что теперь Стуре гуляет, бегает вокруг озера, ездит в Авесту. Иногда у него возникают панические атаки — тогда ему дают «Стесолид» и другие психотропные препараты. Предпочтение отдаётся бензодиазепинам.

К лету врачи начинают считать состояние Стуре настолько стабильным, что 6 июня 1992 года ему разрешают «отлучки» без надзора: отныне в дневное время он может беспрепятственно находиться в обществе.

Однако короткие пометки в журналах, успешно создающие картину полного благополучия, скрывают наполненные драматизмом сеансы, проходящие трижды в неделю, во время которых обуреваемый сильными чувствами Стуре рисует сюжеты, полные жестокости и насилия. Чель Перссон знает: правда о Стуре не будет просачиваться в прессу по капле: однажды она вырвется наружу, словно ураган, и произведёт эффект разорвавшейся бомбы. В этот день пациент и его врач окажутся на первых полосах всех газет. Но не сейчас. Пока нужно продолжать терапию.

Отдых на озере

Четверг 25 июня 1992 года выдался тёплым и солнечным: отличный день, чтобы отправиться купаться на озеро Юстерн в сопровождении Терес — сотрудницы клиники, которую Стуре особенно ценил. С ней всегда легко говорить, да и она, казалось, не прочь побыть в его обществе. Они лежали на берегу и грелись на солнышке, болтая о жизни Стуре и его преступлениях.

— Интересно, а как бы вы стали ко мне относиться, если бы узнали, что я совершил нечто совершенно ужасное?

Терес с интересом посмотрела на Стуре.

— Ужасное?

— Да, что-то очень-очень страшное. Ну, вы понимаете. Как это повлияло бы на ваше отношение ко мне?

— Не понимаю, о чём вы. Очень-очень страшное? Что вы имеете в виду?

— Могу намекнуть.

— Давайте.

Стуре немного помолчал, а потом произнёс:

— УБ-Ю [26].

— Убю?

Терес смотрела на него, недоверчиво улыбаясь.

— Стуре, я совершенно ничего не понимаю.

Все эти загадки казались ей странными и даже несколько неприятными, но она изо всех