Читать книгу - "Письма моей памяти. Непридуманная повесть, рассказы, публицистика - Анна Давидовна Краснопёрко"

и она повела его на стройку. Убедила конвоира, что пленный болен и что его нужно немедленно направить в госпиталь.

* * *

– У вас первая группа крови, – сказал доктор.

– Значит, самая лучшая? – радостно спросила я.

Доктор улыбнулся:

– Отличная!

А Люська рядом плакала. В ее вены никак не могли попасть иголкой. А она тоже мечтала стать донором.

«Кому же на фронте поможет моя кровь? Вот бы интересно узнать», – думала я по дороге домой. Шла неторопливо, потому что чувствовала слабость в ногах. Но была такая гордая и счастливая.

Мыслей в голове уйма. Во-первых, вспомнила Бахилу. Он вчера приходил к нам в гости. Я дала ему целый концерт. А когда кончила играть, услышала вопрос:

– А сколько стоит эта штука?

Он постучал по пианино.

Я ответила.

– Ого! Так за эти деньги можно корову купить!

Ах, Бахила, Бахила, каким был, таким ты и остался. Хорошо, что хоть выдержал, не перебивал, когда играла.

Вспомнился и сегодняшний институтский день. Холодная аудитория, где мы, не раздеваясь, жались друг к другу. Студенты у нас – кто с фронта пришел, кто из партизан, кто из эвакуации вернулся. И по виду, по одежде, мы разные. Кто в деревенской плюшевой куртке, кто в кожухе, кто в зипуне с чужого плеча. На лекциях все сидели с жадными глазами, глотая каждое слово преподавателей. Наш декан, немолодой человек, которого мы по-настоящему успели полюбить, говорил, что никогда не видел такой аудитории.

– Они готовы плакать над каждым существительным, – рассказывал он как-то в деканате. – Вот, бедолаги, соскучились по учебе…

А сегодня к нам пришел новенький. Наконец определился со своим призванием, перевелся из технического вуза. Когда он появился, замерли даже те, кто видел уже всякое на своем веку. На новеньком – шинель, а на ней – портупея с кобурой. Был в кобуре наган или нет, не знал никто, но стало не по себе.

– Это вы – товарищ Шутько? – спросил декан.

– Ага, я.

– Так вот что, миленький… Очень прошу вас, снимите эту штуку. А то здесь все или обстрелянные, или испуганные… Если же у вас там что есть, – декан показал на кобуру, – так отдайте это государству…

Шутько смущенно оглядел нас, снял кобуру и засунул ее в карман.

Аудитория хохотала.

Вот и мама посмеется. И я представила, как потеплеет ее лицо, как она обязательно начнет мне рассказывать о своих делах в больнице.

Что это? Я услышала свист. И тут заметила, что подошла к стройке, где работали пленные немцы. Свист был не простой. Кто-то высвистывал «Сказку Венского леса».

Я увидела, что к конвоиру подбежал немец. Я узнала его. Тот самый пленный, которому мама перевязывала ногу. Немец показывал в мою сторону. Наверное, просил разрешения подойти ко мне. Скоро он оказался рядом.

– Медхен, спасибо, нога… Спасибо Штраус. А это мутер, спасибо.

Немец протянул мне какую-то вещь в футляре. Я локтем оттолкнула его…

* * *

Он появился у нас еще раз. Из его объяснений мы поняли, что ему разрешили зайти, что он пришел попрощаться, потому что его отпускают домой, в Лейпциг.

– Это вам, гуте фрау. Дас ист нихт филь, абер фон герцен, от сердца, – сказал он и, раскрыв футляр, поставил на стол часы. – Надо мастер. Контузия, – он показал на себя и на часы. – Будет мастер, будет тик-так. Я Вилли Деппе. Помни, я вам спасибо.

Мать отрицательно покачала головой. Она закрыла футляр и протянула часы немцу. Но была в глазах пленного такая тоска, глаза молили, что она, подумав, сказала:

– Хорошо. Только знайте, что я их у вас купила.

Она завернула пленному в газету буханку хлеба, кусочек сала и банку консервов.

Немец не уходил. Мы не понимали, что ему еще нужно.

– Я могу играй? – спросил он, показывая на пианино.

Мы кивнули. Он несмело, правой рукой сыграл «Сказку Венского леса»…

Когда немец ушел, я долго рассматривала часы. Маленький будильник с красивым, бронзового цвета циферблатом. Коричневый кожаный футляр. Старинная вещь. Наверное, семейная реликвия…

* * *

Часы стоят в моем доме, на шкафу. Я как-то уже и не замечаю этого будильника. Он не работает. «Контузия» оказалась очень уж тяжелой. Не знаю, как для Вилли Деппе…

Бывает, вытирая пыль или переставляя вещи, я дотрагиваюсь до будильника, и он начинает звенеть заливисто, тоненько, долго. И будто взрывом пушки или мины отзывается в сердце этот звоночек.

И пробуждаются, встают в памяти воспоминания – невзорванные мины, как сказал один хороший поэт.

В обретенной Германии

Очерк

Тройсдорф. Райнхильд и Вальтер

Райнхильд… Женщина, нареченная этим певучим именем, стала для меня олицетворением милосердия и мужества, чуткости и справедливости. Она наделена глубоким умом, добрым сердцем, редкой музыкальностью. Я почувствовала взаимопонимание и, если можно так выразиться, однокровность (хотя мы ох каких разных кровей!) с первых наших встреч. Пожалуй, с того дня, когда она, учительница гимназии из города Тройсдорф, что неподалеку от Бонна, вместе с переводчиком Уве Гартеншлегером и издателем Альфом Зайппелем появились в нашем доме с предложением перевести на немецкий язык и издать в Германии опубликованную в Минске на белорусском языке книгу «Пісьмы маёй памяці». Издание книги, услышала я, берет на себя евангелическая община Кельна.

Каково же было мое изумление, когда через несколько месяцев нас известили, что книга уже издана и что я вместе с мужем, писателем Владимиром Меховым, приглашена на ее презентацию в Тройсдорф, Бонн и Кельн. Так в мае 1991 года мы впервые оказались в Германии.

Сложные чувства обуревали меня. С этой земли на мою землю пришли смерть, унижения, горе. Но теперь я знала, слава богу, что еду к людям другой Германии, ненавидящей фашизм, как и я.

Всюду мы слышали: «Простите нас!»

Прекрасным подарком судьбы оказался переводчик Марк Зак, поэт и актер. Он помогал Райнхильд изучать русский язык, и мы с удовольствием вслушивались в милое, старательное произнесение ею выученных слов. Наше взаимопонимание шло от сердца к сердцу. Я уже много знала о Райнхильд Фишбах. О том, что она подняла учеников гимназии на благородное дело. Ее питомцы занялись установлением имен жертв фашизма. Они знают уже имена членов семнадцати еврейских семей, увезенных из Тройсдорфа во время войны в Минское зондергетто для уничтожения. В год нашего знакомства Райнхильд привезла своих учеников в Минск. Ее гимназисты подружились с ребятами одной из школ нашего города. Вместе возложили мы цветы к памятнику мучеников Минского гетто. Вместе побывали в детском гематологическом центре, куда она доставила