Читать книгу - "Непонятый «Евгений Онегин» - Юрий Михайлович Никишов"

в сознании Онегина, показанный в конце первой главы, оказывается бесповоротным. Намеченные перемены делают возможной контрастность изображения Онегина в сопоставлении с Ленским, что оговорено особо: «Волна и камень, / Стихи и проза, лед и пламень / Не столь различны меж собой». На фоне Ленского особенно заметны произошедшие с Онегиным метаморфозы. Совсем исчезает романтическая мечтательность, на первый план выходит обозначенный еще в первой главе скептический (трезвый, практический, т. е. антиромантический) склад ума. Стремительно нарастает душевный опыт героя: рядом с Ленским Онегин выглядит и возрастом старше его (хотя — по первому счету — они почти ровесники; Ленскому «без малого» осьмнадцать лет, Онегину, после года светской жизни и затворничества, — девятнадцать). Роль онегинской антитезы романтическому сознанию приобретает исключительное значение.

Возрастание реалистической характерности героя не означает разрыва генетических связей его с романтическими предшественниками. Пушкиным фактически разрабатывается основная ситуация романтической поэмы: герой из цивилизованного мира перед лицом «естественного» человека. Романтическая поэма заостряет противостояние героя и героини, роман в стихах — сглаживает, но общая суть сохраняется. «Инерцию романтических приемов в обрисовке характера главного героя»[77] С. А. Фомичев отмечает в некоторых черновых вариантах исповеди Онегина. В сцене свидания не только в черновом, но и в окончательном виде можно наблюдать не умозрительно косвенное, а непосредственно текстуальное подтверждение сходства Онегина с Пленником.

Онегинская речь индивидуальна, а вместе с тем создается впечатление, будто герой подслушал монолог своего предшественника и пользуется им как конспектом, очень близко, иногда почти буквально повторяя целый ряд его аргументов.

Оба героя уступают пальму духовного первенства женщине:

Пленник Онегин Забудь меня: твоей любви, Напрасны ваши совершенства: Твоих восторгов я не стою. Их вовсе недостоин я. Дублируется признание, что встреча с героинями произошла не вовремя, опоздала: ее исход мог быть иным: Несчастный друг, зачем не прежде Скажу без блесток мадригальных: Явилась ты моим очам, Нашед мой прежний идеал, В те дни, как верил я надежде Я верно б вас одну избрал И упоительным мечтам! В подруги дней моих печальных… Оба героя констатируют омертвение души: Но поздно: умер я для счастья Мечтам и годам нет возврата; Надежды призрак улетел… Не обновлю души моей… Следствие тоже одинаково: перед наполненными огнем страсти героинями герои ощущают себя живыми мертвецами, и это ощущение для них мучительно. Есть и разница: Пленник говорит о реально испытываемых чувствах, опыта Онегина достаточно, чтобы прогнозировать нежелательную ситуацию. Как тяжко мертвыми устами Поверьте (совесть в том порукой), Живым лобзаньям отвечать Супружество нам будет мукой. И очи, полные слезами, Улыбкой хладною встречать! Начнете плакать: ваши слезы Не тронут сердца моего, А будут лишь бесить его. Наконец, оба героя демонстрируют плохое, по крайней мере — одностороннее знание женской души, пророча влюбленным в них женщинам новую любовь и забвение прежней; оба прогноза не сбываются: Пленник Онегин Не долго женскую любовь Сменит не раз младая дева Печалит хладная разлука; Мечтами легкие мечты… Пройдет любовь, настанет скука, Красавица полюбит вновь. Полюбите вы снова…

Прямое сходство ряда моментов в двух исповедях — последний знак генетического родства героев поэмы и романа в стихах. Продолжение параллелей невозможно: исповедь Пленника — кульминационный финал, за которым следует быстрая развязка, и это типично для романтической поэмы. Вопрос: «Что сталось с Пленником потом?» — сугубо умозрительный, это не предмет повествования (в поэме нет опоры и для читательского прогноза). Развитие Онегина продолжается — и идет непроторенными путями. Нет полного совпадения и в основах исповедей. Оба героя отравлены первыми уроками любви-сладострастья. Но Пленник не может вырваться из тесных рамок этого опыта, воспоминаниями героя повелевает «тайный призрак» — и добивает его душу окончательно. Тяжким оказывается груз первого опыта и для Онегина, но герой предстает более жизнестойким, его душа не очерствела окончательно, не потеряла способности к возрождению. Исповедь Пленника сбивчива и мало объясняет импульсы его поведения. Исповедь Онегина психологически мотивирована. Кроме того, сам внутренний мир Онегина неизмеримо более широк, кроме интересов любви он вбирает в себя и иные ценности.

Зато Пушкин уже в первой главе делает попытку обрисовать характер сложный, неоднозначный. И если романтическая «загадочность» является компонентом этого характера, то для изображения Онегина (в отличие от романтического Пленника) это не доминанта. Сопоставим две сцены, в романе находящиеся в близком соседстве. Вот Онегин вместе с поэтом погружен в воспоминания: оба «чувствительны». Вскоре герой попадет в деревню и отнесется к ней весьма прозаически. Все-таки есть основание воспринимать данную подвижку не столько как противоречие, сколько как пусть еще не вполне органично явленное многообразие души, что можно рассматривать как важный аванс именно реалистического изображения героя. Такая тенденция в последующем повествовании будет крепнуть, что и позволяет воспринимать роман флагманом реализма.

Для понимания Онегина становится важным не столько событийный ряд его жизни, сколько содержание его внутреннего мира; возникает необходимость продолжить установление этапов его духовной эволюции.

На переходе к «деревенским» главам «Евгения Онегина» весьма существенно изменяется сама повествовательная манера Пушкина. Меняется художественное пространство. В первой главе оно постоянно ограничено — сетками городских улиц и набережных, интерьерами кабинета, ресторана, театра, дворцовых зал. Теперь пространство раздвигается безмерно: пред нашими глазами раздолье лесов, полей и дорог. Меняется сам ракурс восприятия. Раньше мы постоянно видели крупным планом героя и то, что его окружает. Конечно, и тогда точка зрения была подвижной. «Онегин полетел к театру…» Хоть герой движется стремительно, но мысль поэта вообще неудержима. Пока Онегин доберется («долетит»!) до театра, мы вместе с поэтом уже оказываемся там и до появления героя успеваем выслушать взволнованный авторский монолог о театре, и погрузиться в атмосферу