Читать книгу - "Социология литературы. Институты, идеология, нарратив - Уильям Миллс Тодд III"

имел различные формы: он мог представлять собой ряд драматических сцен и пантомим, сопровождавшихся пением. Обычно темами хороводов были полевые работы, любовь девушки к парню, или, например, молодой человек (одетый зайцем) пытался вырваться из круга танцующих [Красовская 1958: 9-10, 12]. Однако в конце третьей главы возникает сцена, где танцевальная составляющая хоровода отсутствует: девушек «изымают» из хоровода и заставляют во время сбора ягод петь песню (стилизованную под народную), чтобы они тайком не ели «барской ягоды». Необходимость одновременно петь и работать не лишает их песню игривости, очарования и свободы, но придумавшие «затею сельской остроты» помещики, несмотря на всю свою любовь к хороводу (3, XXXIX), придают хоровому пению, помимо эстетических функций, еще и практические, и потому девушки лишены возможности сопровождать пение танцем[75].

Провинциальное дворянство находило практическое применение и собственным танцам, прежде всего при заключении браков. Самая протяженная бальная сцена в романе происходит в день именин Татьяны, а в числе приглашенных оказываются потенциальные претенденты на руку девицы, достигшей брачного возраста. Родственницы Татьяны, не зная, что Евгений уже отверг ее любовь, позаботились о том, чтобы пригласить и его (4, XLIX). Пушкин использует любую возможность показать бал как искусство и как ритуал. Для этого он собирает на него всех главных героев романа (кроме самого себя), а затем навсегда разлучает их из-за любовных неурядиц, дуэли и смерти – всего того, что начинается именно на балу. Ольга, сестра Татьяны, покинет семью; Татьяна расстанется с Евгением; женитьбе Ленского на Ольге так и не суждено состояться: Евгений убьет Ленского на дуэли.

Эпизод начинается с приезда гостей на праздник. Наделив каждого гостя комической фамилией, Пушкин, как бы смакуя, перечисляет их, так не похожих на тех, кто мог бы гармонично объединиться, чтобы попировать и потанцевать. Тем не менее только двое оказываются чужды общему веселью. Это Татьяна, страшно смущенная присутствием Евгения, и сам Онегин, раздосадованный тем, что его заманили на столь большое и шумное собрание. Однако никто не замечает их чувств: все едят, пьют и слушают неуклюжие куплеты в честь именинницы. Автор-рассказчик подчеркивает гармоничную атмосферу вечера, описывая обязательную карточную игру не как соревнование, разъединяющее людей, а как один из способов общения гостей, по заведенному порядку меняющих партнеров после каждого «роберта» (5, XXXVI).

Когда гости оставляют чай и приступают к танцам, автор-рассказчик отвлекается от описаний настоящего момента и обращается ко второму сюжетному уровню – истории его взросления как поэта. Припомнив свою попытку описать петербургский бал в первой главе, которая обернулась отступлением о женских ножках, Пушкин обещает, что на этот раз сделается умнее и исправится, очистив от подобных отступлений «пятую тетрадь» (5, XL). Обещание звучит иронически (чтобы это пообещать, уже нужно сделать отступление) и наводит читателя на мысль о том, что бальные сцены следует воспринимать как единую тему, рассматривать их в соотнесении друг с другом, а не по отдельности. Пушкин будет еще сильнее настаивать на подобном сопоставительно-тематическом прочтении двумя строфами ниже, при сравнении старомодного, сохранившегося только в провинции варианта танцевания мазурки с ее новомодной «городской» манерой исполнения.

Такое явное стремление упорядочить наши представления о танцах заставляет читателя обратить внимание на сходства и различия двух танцевальных эпизодов. Прежде всего, в пятой главе Пушкин дает более подробные описания самих танцев. Он начинает с вальса:

Однообразный и безумный,

Как вихорь жизни молодой,

Кружится вальса вихорь шумный;

Чета мелькает за четой.

(5, XLI)

Первая строка содержит два эпитета и союз, причем второй эпитет напоминает читателю об отношении поэта к петербургским балам. Здесь «безумие», похоже, сохраняет некий эротический оттенок, как это было в пассаже из первой главы, в особенности потому, что петербургский денди Евгений кружит в вихре вальса Ольгу. Но при этом Пушкин еще и воспроизводит ритмику вальса с помощью игры ударениями в последующих стихах: три ударных слога – четыре – снова три. Тяжесть этих ударений, повторы аллитераций и удвоения слов («чета – чета», «вихорь – вихорь») могут показаться излишними современному читателю, привыкшему к скользящему вальсу на три четверти такта. Однако, как показал Ю. И. Слонимский, Пушкин здесь совершенно точно воссоздает фоническими средствами более быстрый по вращению valse deux temps — вальс на две четверти [Слонимский 1974: П][76].

«Деревенская» мазурка не уступает вальсу в живости:

Мазурка раздалась. Бывало,

Когда гремел мазурки гром,

В огромной зале все дрожало,

Паркет трещал под каблуком,

Тряслися, дребезжали рамы;

Теперь не то: и мы, как дамы,

Скользим по лаковым доскам.

Но в городах, по деревням,

Еще мазурка сохранила

Первоначальные красы:

Припрыжки, каблуки, усы

Всё те же: их не изменила

Лихая мода, наш тиран,

Недуг новейших россиян.

(5, XLII)

Это описание разительно отличается от строки, посвященной петербургской мазурке, которую Евгений танцевал «легко» (1, III). Поэт на мгновение превращается в историка танца, чтобы описать изменения, произошедшие в этом горделивом и энергичном танце, – от чуть ли не народной пляски до нынешнего благородного светского варианта (который тем не менее заставляет шпоры звенеть, а изящные ножки летать, как было показано в первой главе). В тексте пятой главы, вышедшей отдельным изданием в 1828 году, мазурке была посвящена еще одна строфа, где описывались некоторые допустимые в этом танце сольные импровизации [VI, 610].

Возможно, Пушкин изъял эту вторую строфу о мазурке из полного издания романа, чтобы не отвлекать читателя от развития сюжета в тот момент, когда возникает еще один важный контраст по отношению к сцене бала из первой главы. В первой главе на балу уже слышался ревнивый шепот и начинался флирт, но разговоры глохли в водовороте бальных танцев, а любовная игра не приводила ни к чему дурному, разве что иногда к скуке. Деревенский бал в пятой главе выходит за рамки невинной игры или сватовства.

Поначалу кажется, что бал у Лариных выполняет свою ритуально-гармонизирующую функцию, особенно когда Татьяна справляется со своими чувствами и начинает вести себя, как полагается в обществе. Однако ситуация усложняется, когда в происходящее привносится элемент соревновательности. Онегин, досадуя на то, что его затащили на многолюдный праздник, пытается утолить свой гнев, отказываясь от возможности танцевать с Татьяной и вместо этого уделяя внимание исключительно Ольге и флиртуя с ней, к изумлению всех присутствующих (5, ХЫ). Таким поведением он обманывает ожидания Лариных, что он будет ухаживать за Татьяной, и вызывает ярость Ленского,