Читать книгу - "«Верный Вам Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии. 1933–1938 годы. Книга 3 - Михаил Николаевич Алексеев"

то, что в чем-то он не смог удовлетворить интерес японцев, выданная им информация имела для японской разведки большое значение. И не только цифровые данные, но и его рассуждения о возможных действиях советских войск в Монголии. В частности, он обратил внимание японского командования на возможные действия на монгольском театре таких специфических соединений, как мотоброневые бригады, на вооружении которых были только бронеавтомобили»[648].

В ночь на 13 июня 1938 г. с советской территории в Маньчжоу-Го сбежал начальник управления НКВД по Дальневосточному краю комиссар государственной безопасности 3-го ранга Г. Люшков. За четыре дня до этого Люшков, прибывший из Хабаровска в служебную командировку в Приморскую область, с небольшой группой сотрудников УНКВД выехал в г. Гродеково «с целью инспекции находившихся там 58-го и 59-го пограничных отрядов НКВД». «Закончив проверку 58-го погранотряда, 11 июля он переезжает в поселок Славянка, где знакомится с положением дел в 59-м пограничном отряде НКВД. Никто и не полагал, что именно этот участок границы Люшков выбрал для ухода за кордон. Позднее он объяснял японским офицерам: пограничные посты 59-го отряда в основном ориентированы на северное направление, а район уезда Хуньчунь (где Люшков и оказался после побега) считался второстепенным участком и довольно слабо охранялся.

Выбрав место перехода, он заявил сопровождавшим его лицам, что прибыл в приграничную зону для встречи с важным закордонным агентом НКВД. Тот должен был выйти на участок советской границы с сопредельной стороны (из Маньчжоу-Го). Встреча проводится по личному распоряжению наркома внутренних дел СССР Н. И. Ежова, советский информатор хорошо владеет русским языком, а потому переводчик при встрече не требуется. К тому же агент являлся настолько серьезной фигурой, что встреча с ним должна проходить без свидетелей. Люшков собирался передать агенту деньги на оперативные расходы (примерно 4000 маньчжурских гоби). В ночь на 13 июня 1938 г. он ушел на эту встречу и… исчез»[649].

Из стенограммы допроса перебежчика Люшкова полковником Танака Тэцудзиро в разведотделе штаба японской Квантунской армии.

«Вопрос: Вы решили бежать и получить здесь политическое убежище?

Ответ: Я почувствовал, что мне грозит опасность.

Вопрос: Какая именно опасность вам грозила?

Ответ: В конце мая я получил известие от близкого друга в НКВД, что Сталин приказал меня арестовать.

Вопрос: Чем вы вызвали гнев Сталина?

Ответ: Мне было поручено выявить недовольных чисткой в штабе Особой Дальневосточной армии, которой командует Блюхер. О положении в армии я должен был докладывать Сталину и Ежову. Но отыскать порочащие Блюхера факты я не смог и мне нечего было сообщить в Москву. Поэтому Сталин и Ежов решили, что я заодно с недовольными элементами. Они задумали вместе с Блюхером подвергнуть чистке и меня.

Вопрос: Расскажите о действиях НКВД на Дальнем Востоке.

Ответ: За время моей работы в Хабаровске с августа прошлого года и до сих пор арестованы за политические преступления 200 тысяч человек, семь тысяч расстреляны – это значительно меньше, чем в среднем по стране. Поэтому в Москве подумали, что я саботажник. Меня стали подозревать»[650].

Цифры, приведенные Люшковым, не соответствовали действительности.

Бегству Люшкова было придано в Японии чрезвычайно важное значение. Этот факт расценивался как возникновение движения против Сталина в высших кругах советского руководства. В крупнейших японских газетах «Асахи симбун», «Токио Ничи-Ничи», «Майнити» и других появились интервью Люшкова, в которых он представлялся как борец со сталинским режимом.

Весь августовский номер журнала «Кайдзо» журналисты посвятили побегу Люшкова. В интервью с главным редактором журнала бывший чекист так пояснял мотивы своего поступка: «Почему я, человек, который занимал один из руководящих постов в органах власти советов, решился на такой шаг, как бегство? Прежде всего я спасался от чистки, которая должна меня коснуться… Я много размышлял перед тем, как пойти на такое чрезвычайное дело, как бегство из СССР. Передо мной была дилемма: подобно многим членам партии и советским работникам быть расстрелянным в качестве „врага народа“, будучи оклеветанным, или посвятить остаток своей жизни борьбе со сталинской политикой геноцида, приносящей в жертву советский и другие народы. Мое бегство поставило под удар мои семью и друзей. Я сознательно пошел на эту жертву, чтобы хоть в какой-то мере послужить освобождению многострадального советского народа от террористически-диктаторского режима Сталина»[651].

Так ли это?

В Хабаровск Люшков прибыл в начале августа 1937-го на должность начальника Управления НКВД по Дальневосточному краю с должности начальника УНКВД по Азово-Черноморскому краю. Масштабы разрушительной деятельности Люшкова на Дальнем Востоке впечатляют. В 1937–1938 гг. лишь в Приморской и Уссурийской областях были арестованы 819 «участников право-троцкистской организации», 74 «бывших члена антисоветских партий» (меньшевики, эсеры, монархисты), 1573 человека по категории «контрреволюционный элемент», 8479 человек из числа «шпионско-белогвардейского и прочего антисоветского элемента», 1046 корейцев, а 102 тысячи корейцев переселены в Казахстан. Всего же по краю, исключая армию и ТОФ, было арестовано 15 435 человек[652].

Люшков инициировал масштабный удар по «людской базе иностранных разведок». В крае были арестованы сотни и тысячи «агентов иностранных разведок» (германской, английской, польской и японской). По оперативным документам УНКВД по ДВК, завизированным лично Люшковым, выходило, что бывшие военные, советские и партийные работники «профессионально занимались шпионажем в пользу Японии чуть ли не с детства, безнаказанно осуществляя свою нелегальную деятельность еще при царском режиме». Особенно много «шпионов» оказалось в штабах, соединениях и частях ОКДВА.

Особые усилия Люшков прилагал к «вскрытию резидентур» японской разведки. Как свидетельствовал его заместитель Г. М. Осинин-Винницкий, «Люшков дал установку во всех делах находить массовые связи с японцами, и не было ни одного арестованного, который не давал бы показаний о связях с японцами»[653].

16 апреля 1938 г. М. П. Фриновский, первый заместитель наркома внутренних дел, направил в Хабаровск шифровку со срочным вызовом в Москву заместителя Люшкова М. А. Кагана «в связи назначением другой край». Заподозривший недоброе Люшков попросил его позвонить из Москвы в Хабаровск и сообщить о причинах вызова. Обещанного звонка Люшков не дождался: Каган был арестован прямо по прибытии в столицу.

В конце апреля 1938-го арестовали И. М. Леплевского – одного из ближайших соратников Люшкова. Еще одним звонком предстоящей расправы стала поступившая 26 мая телеграмма, в которой сообщалось о принятом Политбюро ЦК ВКП(б) решении: «освободить тов. Люшкова Г. С. от работы начальника УНКВД Дальневосточного края с отзывом для работы в центральном аппарате НКВД СССР»[654].

Чтобы не разделить судьбу им же арестованных чекистов (ответственность за совершенное им беззаконие его в тот момент не пугала), Люшков решил упредить события, бежав за кордон, чтобы спасти собственную жизнь.

В своих показаниях в ходе следствия Зорге так прокомментировал «дело Люшкова»: «Я придерживаюсь мнения, что Люшков перебежал не потому,