Читать книгу - "Бабий Яр. Реалии - Павел Маркович Полян"

выглядели и Академия наук с Союзом писателей, причем Академия, как и Православная церковь, обе тянули на то, чтобы смотреться эдакими ипостасями распущенной Национальной Рады.

Под раздачу попали и журналисты, в том числе редакторы Рогач и Телига. 12 декабря вышел последний номер «Украинского слова», а уже 14 декабря — первый номер «Нового украинского слова». Новый редактор — Константин Феодосьевич Штеппа (Штепа, 1898-1958). А вот объяснение для аудитории:

К нашему читателю! С сегодняшнего дня украинская газета будет выходить в новом виде, под названием «Новое украинское слово». Крайние националисты совместно с большевистски настроенными элементами сделали попытку превратить национально-украинскую газету в информационный орган для своих изменнических целей. Все предостережения немецких гражданских властей относительно того, что газета должна быть нейтральной и служить лишь на пользу украинскому народу, не были приняты во внимание. Была сделана попытка подорвать доверие между нашими немецкими освободителями и украинским народом. Было произведено очищение редакции от изменнических элементов[196].

Преемник Багазия на посту бургомистра Киева — Леонтий Иванович Форостовский (1896-1974), крепкий хозяйственник и покровитель непобедимой футбольной команды «Старт», перекладывал всю вину за эти репрессии и вовсе на коммунистов-подпольщиков, якобы просочившихся в немецкие органы, чтобы уничтожать украинцев немецкими руками[197].

Альянс немцев-оккупантов с украинскими националистами разрушился в ноябре 1941 года — отныне оуновцы и враги, и жертвы. Немцы инкриминировали оуновцам одновременно и безудержный сепаратизм, и чуть ли не союз с коммунистами против себя.

В Киеве на стыке 1941 и 1942 годов несколькими широкими волнами прошли сравнительно массовые аресты и расстрелы украинских националистов — не украинцев, а именно украинских националистов. Первой волной — еще 12 декабря 1941 года — накрыло Ивана Рогача, последней — 9 февраля 1942 года — Елену Телигу, расстрелянную 21 февраля[198].

Десятки человек[199] были тогда расстреляны — но не в Бабьем Яру[200], а во дворах двух тюрем на улице Короленко — тюрьмы СД (Короленко[201], 33) и тюрьмы городской полиции (Короленко, 15). Где хоронили расстрелянных, неизвестно. Но скорее всего это могло происходить в противотанковом рву на Сырце[202]. А это хоть и близко к Бабьему Яру, но все же не Бабий Яр!

Зато совершенно достоверно, что бургомистр Багазий первым вписал свое имя в длинный ряд благоустроителей Бабьего Яра посредством его преобразования в свалку и засыпки мусором. 15 ноября 1941 года он издал постановление «Об упорядочении санитарного состояния города», в котором Бабий Яр фигурирует в качестве постоянного места для вывоза бытового мусора с последующей его утилизацией путем компостирования на полях и свалках, а также для сваливания снега и льда[203].

Экс-бургомистр Оглоблин, с подачи коллеги-историка Константина Штеппы, ставшего ректором Киевского университета, получил в университете профессорскую должность. До этого Штеппа служил у Оглоблина заведующим отделом культуры и просвещения, так что в ректоры он фактически назначил себя сам, сохранив при этом и позицию в управе, и пост директора Музея-архива переходного периода[204].

Ассистенты палачей

Холокост — не чисто арийское мероприятие. Без слаженного аккомпанемента локальных вспомогательных полиций — украинской, белорусской, прибалтийской, русской, фольксдойчной — и без энтузиазма местных дворников-активистов никакому Гиммлеру или Блобелю был бы не под силу столь впечатляющий рекорд, как в Бабьем Яру: полпроцента всего Холокоста всего за полтора расстрельных дня!

И не случайно, что и второй по скорострельности результат — расстрел 30 августа 1941 года в Каменец-Подольском 23600 евреев — был достигнут тоже на Украине[205]. Собственно, это больше, чем в Бабьем Яру за одно только 29 сентября!

Сходное взаимодействие было, конечно, и в Польше, и в Латвии, и в Литве, но только на Украине имелась своя парамилитарная структура — Украинская повстанческая армия (УПА), открывшая для евреев свой собственный корпоративный расстрельный «счет».

Убивала евреев, не спросясь в Берлине, и Служба безопасности ОУН. Пополнялся этот счет, правда, уже в 1943-1944 годах — под самый конец немецкой оккупации, когда проводники ОУН одновременно и призадумались: а не пора ли евреев начинать жалеть, дабы не перегрузить их кровью свои будущие переговоры с американцами и англичанами?[206]

Даже с учетом названных ограничений накопилось на этом счету немало: по оценке Арона Вайса — 28 тысяч еврейских жертв[207], а по оценке Джона-Поля Химки — около 15 тысяч[208]. В. Нахманович, как всегда, снисходителен к репутации ОУН и готов признать всего одну тысячу. К цифре в 1-2 тысячи склоняется, согласно Химке, и польский исследователь украинских националистов Григорий Мотыка. Сам же Химка в своей последней книге — «Украинские националисты и Холокост» — сознательно уходит от количественных оценок и ограничивается таким пассажем: «Оценка в первые тысячи человек далека от того, чтобы претендовать на точность»[209].

Но разве и тысяча человек — ничтожная, не стоящая разговора цифра? Особенно если вспомнить, что это лишь крошечная добавка к тем сотням тысяч евреев, которых оуновцы убили, будучи облачены в мундиры частей СС или в прикиды украинских полицаев — от имени и по поручению Третьего рейха?

Исторически роль украинских националистов в Холокосте неоспорима: беспощадные палачи, а многие еще и садисты, они яростно боролись не только с «ляхами» и «москалями», но и с «жидами». Так что юдофилия их никогда не шла дальше того, что евреи не главные их враги, а «второстепенные» — ближайшие приспешники их главных врагов[210].

Организационно эта роль и эта ненависть текли сразу по нескольким каналам и протокам — каждая в своей униформе. Например, через национальные подразделения СС («Нахтигаль», «Галичина»). Или через УВП и органы местного самоуправления, создаваемые оккупантами в помощь себе самим, в том числе и по еврейской миссии: и в СС, и в полицию, и в управы ОУН массово делегировала или кооптировала своих людей. И, наконец, через собственное военное крыло — УПА.

При этом бесстрашными борцами с собственно немецкими оккупантами мельниковцы не были, до советских партизан в этом отношении им было очень далеко. А вот самодовольными соучастниками расстрелов беззащитных евреев — завсегда и с радостью — были.

Но вернемся в Киев...

«Наиглавнейший враг народа — жид!» — название статьи в киевской городской, фактически оуновской, газете «Украинское слово» (редактором в ней и служила Телига). В номере за 2 октября некто «Р.Р.» чуть не захлебнулся от восторга по поводу состоявшегося буквально позавчера бенефисного расстрела в Бабьем Яру: «...Но нашлась сила, которая сорвала их [жидовские. — П.П.] планы, которая мстит за гекатомбы жертв жидовского владычества. Вся Европа