Читать книгу - "Эпоха Регентства. Любовные интриги при британском дворе - Фелицити Дэй"

к ней домой в Ричмонд, где она поселилась на пару с подругой почти в затворничестве, но она раз за разом отказывала ему в праве стать его по-настоящему законной женой, – что и не удивительно, учитывая публичные унижения, которым она подверглась вследствие его безрассудства. В итоге она так и закончила свои дни в незавидном положении соломенной вдовы из вчерашних дебютанток. Остается добавить, что и он, и она умерли бездетными.

Случай Лауры был, конечно, исключительным, но лишь подтверждал непреложность того факта, что женщины высшего класса рисковали много большим, нежели мужчины. Вступление в брак значительно серьезнее сказывалось на благосостоянии, статусе и образе жизни женщины, нежели мужчины, – и об этом должны были твердо памятовать родители потенциальных невест. Одним из принципиальнейших возражений Калвертов против кандидатуры сэра Джеймса Стронга была, в частности, его «принадлежность к другой стране», то есть, сам тот факт, что его родовое гнездо находится в Ирландии, виделся им препятствием к тому, чтобы дочь и дальше проводила большую часть своего времени в кругу родных и близких. Выйдет ли у нее по деньгам регулярно возвращаться оттуда на родину? Не будет ли сам сэр Джеймс против ее долгих отлучек в Англию? После того, как все вопросы подобного рода были улажены, будущая теща первой же и сообщила с радостью, что он пообещал после свадьбы «приезжать в Англию часто», хотя обещание этого, скорее всего, и было прямым образом получено в обмен на родительское согласие Калвертов на этот брак.

Поскольку дочери обычно причиталась лишь ограниченная доля семейных денег (при том, что самостоятельно зарабатывать были способны и готовы считаные барышни), гораздо чаще, чем могло бы показаться, именно вопрос о том, способен ли претендент обеспечить их дочери финансовую безопасность, заставлял родителей взять паузу для его всестороннего рассмотрения. Но, когда доходило до возражений против брака по причине отсутствия у жениха солидного капитала или доходов от земельной ренты, то, что сегодня может показаться нам чистой воды алчностью или снобизмом со стороны родителей, на самом деле могло быть вполне разумной заботой о благополучии дочери. Едва ли кого-то в высшем свете эпохи Регентства прельщала идея «рая с милым в шалаше» (кроме героинь романтических сказок, само собой). Тот же лорд Аберкорн, к примеру, прямо заявлял, что хочет, чтобы его дочери «содержались в стиле великолепия, к которому всегда были привычны и который [им] подобает по рангу в жизни».

Такие родители, как его светлость, в полной мере понимали, что, если их дочь угораздит выйти за человека с несопоставимо низким по сравнению с отцовским уровнем доходов, то после свадьбы она расстанется не только с родительской семьей и отчим домом. Ни тебе дома в Лондоне на сезон; ни денег на постоянные разъезды по стране в гости к родным; ни привычной толпы прислуги, заботящейся обо всем; ни модного гардероба, без которого о продолжении участия в великосветской жизни можно забыть; ни обмена взаимными приглашениями на частные балы и вечеринки. Помнили об этом, понятно, и сами дочери. Когда в 1800 году леди Джернингем объяснила племяннице Шарлотте, почему той лучше отказать сделавшему ей предложение недостаточно состоятельному ухажеру, девушка, похоже, смысл сказанного опекуншей уразумела в полной мере. «Она убоялась разницы в богатстве и вытекающей из нее неприятной перемены, которая может лишить ее возможности радовать будущего мужа своим веселым и деятельным нравом, чего он только и будет ожидать от нее», – резюмировал ее отец. Сплав любви с реализмом, страсти с практичностью – вот к чему стремились и родители, и дети в поисках подходящих вариантов на брачном рынке.

Титулованные богатые родители наподобие лорда Аберкорна (с доходом свыше 40 000 фунтов в год) ориентировались на женихов, имеющих от 5000 до 10 000 фунтов в год, считавшихся необходимым минимумом для ведения модной жизни в режиме разделения времени между загородным поместьем вне сезона и лондонским домом в сезон. Но многие родители были явно склонны задирать планку ожиданий до необоснованных высот. Когда в 1820 году леди Элизабет, дочь герцога Ратленда, испросила у родителей согласия на брак с Эндрю Драммондом, партнером по семейному банку, их финансовые требования к нему никак нельзя было назвать завышенными. Леди Элизабет происходила из семьи с совокупным годовым доходом свыше 100 000 фунтов, а от Эндрю потребовали гарантий располагаемого дохода всего лишь в 3500 фунтов в год, из которых 500 фунтов причитались их дочери на личные расходы. Имелись в то же время и родители наподобие графини Портарлингтон, которая и вовсе считала, что ее четыре дочери «мало что принесут семье», и заботилась только о том, чтобы их женихи имели достаточно средств, чтобы обеспечивать жену и детей. Лишь по причине того, что, будучи простым викарием, Генри Эрскин получал едва ли многим более 50 фунтов в год плюс, вероятно, небольшую долю с ренты своего отца, она поначалу воспротивилась его браку со своей дочерью Гарриет. Но как только доходы его преподобия подросли до 1000 фунтов в год, разрешение на их брак было получено.

Не можем мы списать на простой снобизм и возражения против недостаточно знатных и высокопоставленных претендентов (ведь было, конечно, не только престижно, но и во всех отношениях выгодно для семьи выдать дочь за титулованного или располагающего исключительными связями человека). Живя в сословно-иерархическом обществе, родители-аристократы прекрасно отдавали себе отчет в том, какие практические последствия для дочери повлечет ее брак с мужчиной рангом ниже нее. В то время как сын пэра со временем возвышал свою супругу до собственного статуса (так певица Мэри Энн Патон в один прекрасный день сделалась леди Уильям-Леннокс и получила все права и привилегии, причитающиеся жене сына герцога, превзойдя в ранге всяких виконтесс и баронесс), дочери пэра такая перспектива не светила. Сама она титул и место в очереди наследования сохраняла (и продолжала именоваться, к примеру, леди Элизабет Драммонд, а не просто миссис Драммонд), но вот статус ее мужа до конца его дней оставался неизменным, и именно он наследовался нажитыми ими в браке детьми. Таким образом, все последующие поколения их потомков выпадали из узкого круга аристократии со всеми вытекающими для них последствиями по части карьеры и перспектив вступления в брак.

Банкир Эндрю Драммонд, однако, хотя и вынужден был зарабатывать себе на жизнь, не был столь уж радикально неподходящим выбором для герцогской дочери, как может показаться на первый взгляд. Его мать была дочерью графа, и он воспитывался в духе, вполне подобающем светскому человеку: образование получил в Итоне и Крайст-Черч колледже, Оксфорд, после чего