Читать книгу - "Излом необъявленной войны. Первая чеченская - Геннадий Тимофеевич Алехин"

Владимира Снегирёва такое же его ощущение. Только он пережил это значительно раньше в Афганистане, когда его тоже чуть не расстреляли. Афганцы хотели расстрелять его только потому, что он русский. Спас его британский коллега. В „Российской газете“ от 18 мая 2017 № 106 в статье „Три товарища“ он написал: „Сказать, что тогда было страшно, я не могу. Страшно бывает, когда всё закончится и ты возвращаешься домой. Накрывает тебя потом“. Вот так „потом“ накрыло и меня. Когда я реально осознал, чем это могло закончиться, меня накрыло по полной. Конечно, не дай Бог кому-то ещё пережить такое. Лучше бы уж сразу.

Как позднее вспоминал полковник (теперь уже запаса) Сергей Цыганенко, тогда Таус нас бы расстрелял. После обмена Цыганенко ещё несколько раз с ним встречался, и Таус говорил ему прямо: „Я колебался тогда: кончить вас на месте или отпустить“. Хотел взять в плен. Сдерживало то, что возле населённого пункта Асланбек-Шерипов стоял танк на прямой наводке. Таус понимал, чем это могло закончиться для него и его отряда. Но он не знал, что командир 245-го полка ещё поставил на прямую наводку и артдивизион. Конечно, там бы и от нас ничего не осталось. Но это война. А ещё Багураев признался Цыганенко, что Дудаев посадил его на две недели в зиндан за то, что отдал им людей.

На 21 января в плену было 52 человека и 6 контрактников, многих из них осенью 1996 года расстрелял некто Константин Лимонов, бывший военнослужащий внутренних войск. Он перешёл на сторону боевиков, принял ислам и даже имя Казбек получил. Пытал и мучил своих же, тех, кто попадал в плен к боевикам. Впоследствии его передали российским органам правосудия. Нашлись и выжившие свидетели его активной деятельности на стороне бандитов. Был осуждён.

Цыганенко просил Тауса отдать остальных. За них потребовали продать 50 гранатомётов „Муха“. Цыганенко отказался. Потом этих пленных разбросали по разным лагерям, и многие из них погибли.

После обмена я вернулся на Ханкалу. Решил проверить, как обстоят дела с пленными на гауптвахте. Поставили печку или нет. Пригласил с собой сотрудника ФСБ. Приходим, а там ни печки, ни пленных. Спрашиваю старшего лейтенанта – начальника гауптвахты: „А где же пленные?“ Он ответил, что якобы их передали в ГУОШ. Я решил разобраться и попросил показать акт передачи. Старший лейтенант сказал: „Товарищ полковник, вы часто ездите в город, а пули летают с разных сторон“. Представитель ФСБ мне тут же сказал: „Пошли отсюда. Не связывайтесь с ними“. Старший лейтенант служил в части, подчиняющейся ГРУ. Как потом оказалось, чтобы не ставить печку, оставшихся пленных просто расстреляли.

Расскажу ещё об одном эпизоде. В населённом пункте Чири-Юрт была импровизированная тюрьма для наших пленных. Мы узнали о её существовании от командования 324-го мотострелкового полка, дислоцировавшегося в поле, недалеко от населённого пункта Старые Атаги. Нам сказали, что с начальником этой тюрьмы есть договорённость и её можно посетить. Там содержались 9 наших военнослужащих. И вот в один из дней я на вертолёте прилетел в полк. В Чири-Юрт мы поехали с заместителем командира полка по работе с личным составом (с ним, кстати, служила и его жена, единственная женщина в полку). Он накануне договорился с местной администрацией, чтобы нас пропустили. На въезде стоял блокпост, где без предварительного согласования не пускали ни наших, ни боевиков. Так якобы соблюдали нейтралитет. Мы были без оружия, нас досмотрели на блокпосте.

Зашли в эту тюрьму. Руководил там местный житель Иса Мадаев. Он во время боевых действий возглавлял отряд боевиков или, как они сами себя называли, партизан из жителей Чири-Юрта. Активно не воевали. Соблюдали нейтралитет. Так он и остался командиром партизан. На то время.

Тюрьмой это здание можно было назвать весьма условно. Раньше там был детский сад. Потом его обнесли колючей проволокой, выставили охрану и разместили пленных российских солдат. С ними находились и матери, прибывшие для вызволения своих сыновей. Относительно приличные условия. Им были отведены две комнаты. Это были детские спальни. В одной комнате находились солдаты, а в другой – матери. В комнатах чисто. Женщины убирались. В углу в солдатской комнате стоял цветной телевизор советского производства. В другом углу лежали мешки с рисом и макаронами, готовили сами. Солдат использовали для хозяйственных работ. Солдаты и их матери были ограничены в свободном передвижении. Был там и участник штурма Грозного, но об этом стало известно после их освобождения.

Я обратился к Мадаеву: „Зачем вы их держите? Ещё и кормить приходится, когда у чеченцев самих есть нечего“. Он мне ответил, что без разрешения Масхадова отпустить их не может.

После возвращения в Ханкалу я обо всём доложил командующему группировкой войск генералу Тихомирову. От себя добавил, что пленников и их матерей можно освободить только силой. После моего доклада генерал Тихомиров поставил задачу командующему группировкой войск Министерства обороны, тогда ещё полковнику Владимиру Шаманову: любой ценой пленных освободить. Шаманов утром прилетел в расположение 324-го полка и выставил на прямую наводку орудия артиллерийского дивизиона полка (восемнадцать 122-мм орудий) и танки (около сорока Т-72). Вызвал старейшин и главу администрации и в ультимативной форме потребовал через два часа представить пленных и их родителей, иначе он даст команду на открытие огня. И через два часа пленные солдаты и их родители были доставлены в расположение 324-го полка, откуда на вертолёте перелетели на Ханкалу…

А в Старом Ачхое, в подвале местной школы также была оборудована тюрьма (так называемый следственный изолятор ДГБ Ичкерии), в которой содержались наши офицеры, прапорщики, солдаты. Были там и военнослужащие 131-й Майкопской мотострелковой бригады, взятые в плен в ходе боя в районе железнодорожного вокзала г. Грозного. Содержались военнослужащие 245-го мотострелкового полка. Там же находились священники отец Сергий (в миру Жигулин) и отец Анатолий (в миру Чистоусов), а также строители и энергетики. Мы пытались освободить и их, но ничего не получилось. Пленных увезли в горы. Война шаблонов не приемлет».

Вот только два примера разных, диаметрально противоположных путей освобождения и несколько зарисовок из жизни тех лет… Надо отметить, что в большинстве случаев попытки обмена и освобождения происходили с помощью переговоров. Долгих и мучительных. Увы, они не всегда приносили желаемый результат.

Кстати, договариваться приходилось с помощью нашего великого и могучего русского языка. Что и неудивительно: многие боевики в своё время служили в рядах Советской армии, в том числе и на территории Чечено-Ингушетии, как и сам Бенчарский. На тот момент язык, на котором велись переговоры, стал единственным звеном, что объединяло