Читать книгу - "Большое шоу в Бололэнде. Американская экспедиция по оказанию помощи Советской России во время голода 1921 года - Бертран М. Пэтнод"

своих различных мемуарах, он попытался компенсировать то, что, как он понял, было его полным незнанием масштабов деятельности ЧК. Это было явление, типичное для сталинского периода, когда люди проецировали черты Высокого сталинизма обратно на правление Ленина. И для такого бывшего сторонника большевиков, как Чайлдс, было типично броситься в противоположную крайность и приписать ленинской ЧК почти сверхъестественные способности:

Наша организация русских сотрудников кишела шпионами и осведомителями. Каждый клочок бумаги, который был подшит, тайно читался советскими агентами, и даже наши самые секретные отчеты каким-то таинственным образом подвергались их тщательному изучению. Те из наших сотрудников, которые не были специально подобранными советскими агентами и которые вступали с нами в тесный контакт, периодически вызывались к советским властям для допроса относительно нашей деятельности. В этом, однако, редко возникала необходимость, поскольку те из наших российских сотрудников, которые занимали наиболее близкие к нам должности и пользовались наибольшим доверием, были тщательно отобранными советскими агентами.

Существенно иная картина вырисовывается из собственных отчетов ЧК, где АРА изображается, по словам одного внутреннего документа, как «очень важный нервный центр шпионской деятельности», хотя здесь, конечно, имеется в виду разновидность империалистической и белогвардейской. Весной 1922 года в Самаре ЧК провела двухнедельные курсы для своих агентов под названием «Руководство борьбой с враждебной деятельностью АРА». Резолюции ЧК зимой 1921-22 годов призывали к бдительности в отношении АРА, персонал которой, как утверждалось, состоял в основном из бывших белых офицеров, полицейских чиновников, аристократов, интеллигенции и священников — что, несмотря на всю стоящую за этим паранойю, является более точным описанием персонала АРА, чем почти идеальная коллекция советских шпионов и информаторов, которую Чайлдс позже вообразил себе .

Среди редких статей советской историографии, посвященных американской истории помощи, есть статья 1968 года с заманчивым названием «Малоизвестная страница в деятельности АРА в Советской России», написанная тем, кто в те дни считался профессиональным историком в этой стране, неким Н. Ф. Городничим. Основанный на явно достоверных источниках ВЧК, он описывает, как героические чекисты бесстрашно и блестяще разоблачили многих агентов американской разведки, замаскированных под работников АРА по оказанию помощи. Все обнаруженные идентифицированы по имени и, что наиболее фантастично, включают в свое число жалкого Гарольда Блэнди.

Одним из героев борьбы с недружественным АРА был Поляков, автор книги 1985 года «Диверсия под флагом помощи». Титульный лист книги анонсирует ее как «художественно-документальную повесть». На самом деле документальные разделы были новы и полезны на момент выхода книги, в остальном же становится совершенно очевидно, каким художником заслуживает называться автор. Он проводит читателя за кулисы «Американского шоу помощи», рассказывая о том, как ЧК удалось завербовать из числа русских сотрудников АРА, в большинстве своем эсеров и кулаков, несколько высокопоставленных фигур в качестве оперативных работников ЧК, чтобы сорвать происки американских империалистов. Попутно почти каждый из двух десятков американских сотрудников, упомянутых поименно, оказывается с контрреволюционным прошлым и активным агентом американской военной разведки в Советской России. Короче говоря, это старомодная чекистский триллер с «железным Феликсом» Дзержинским во главе.

Интересно, что советские авторы отводили Дзержинскому роль противника АРА, потому что это совсем не тот Дзержинский из версии истории АРА: в совершенно другом контексте он стал большевистским героем американской миссии помощи.

К тому времени, когда АРА появилась на сцене, глава ЧК уже завязал с террористическим бизнесом, но его мрачная репутация к тому времени стала легендарной и неизгладимой. До революции Дзержинский провел лишь короткое время в европейском изгнании, в отличие от других революционеров-большевиков, вместо этого оставаясь в партийном подполье внутри России. «Ничто не могло быть более опасным», — писал корреспондент Маккензи. «Дзержинский был выбран этой партией. Он часто сидел в тюрьме, часто скрывался от правосудия. Между 1897 и 1917 годами он провел одиннадцать лет в тюрьме, девять из них на каторжных работах в цепях. Его старые друзья рассказывают много историй о его делах в тюрьме, о том, как при любой возможности он брал на себя самые тяжелые задания и как он всеми возможными способами бросал вызов своим тюремщикам».

Он привнес весь этот опыт в работу начальника тайной полиции после революции. Именно его руководство Красным террором, начавшимся весной 1918 года, сформировало его образ — или образы: для противников большевистского режима он был воплощением зла, тогда как СОВЕТЫ изображали его в романтическо-героических терминах, своего рода советским Святым Георгием, убивающим дракона классового врага. В его время одним из нескольких почетных званий, присвоенных ему, было «Рыцарь революции».

Как для друзей, так и для врагов Дзержинский стоял особняком от других большевиков. В изящной внешности этого человека было что-то такое, что делало его одновременно святым и слегка безумным — особенно его «лицо в маске смерти», которое застало незнакомца врасплох, потому что это не было лицом убийцы. Тем не менее, тем, кто знаком с современной историей, потребовалось всего несколько минут, чтобы найти подходящий контекст для этого. Маргарет Харрисон, которая столкнулась с ним в 1920 году, была одним из таких людей: «Где я видела подобное лицо?» Я задумалась, потому что в его внешности было что-то смутно знакомое. Потом я вспомнил фотографии Робеспьера... В нем чувствовалась та же аура хрупкости и утонченности». Многие западные наблюдатели имели в виду лидеров якобинцев: Робеспьера, Марата, Сен-Жюста, а теперь и Дзержинского, «славянского Сен-Жюста» — они были особым сортом фанатичного, неподкупного революционера.

Понятно, что Дзержинский был любимой темой западных корреспондентов в Москве. «Настоящий мужчина с мягкими манерами, голубоглазый и тихий, он удивительно отличается от обычного представления о нем», — сообщил Маккензи. «Он идеалист с неумолимостью фанатика с высокими целями». В рассказе, опубликованном в мае 1923 года, он подробно описал:

Он относится к тому типу мужчин, из которых делают мучеников: мягкий в личных отношениях, безжалостно суровый в своей официальной жизни. Я совершенно уверен, что лично он не смог бы причинить ненужную боль смиреннейшему из Божьих созданий. Он любит детей, и его может разозлить любая история о детских проступках. Друзья называют его «человеком с золотым сердцем». И все же этот человек — повелитель и направляющий дух самой ужасной политической полиции в мире.

Гудрич и Голдер встретились с ним 11 апреля 1922 года. Когда Гудрич спросил его о ЧК и всех тех казнях, о которых он слышал, Дзержинский «очень сердечно рассмеялся» и сказал, что о ее деятельности рассказывали много небылиц. На самом деле, он заверил губернатора, что ЧК вела очень тщательный учет рассмотренных дел и назначенных наказаний, и он пообещал представить соответствующее заявление. Наслышанный о репутации этого человека, Гудрич ожидал «увидеть синюю бороду. А так я встретил «человека с добрыми манерами, который когда-либо топил корабли». Здесь перед ним сидел «худощавого телосложения