Читать книгу - "Варварины сказки - Иеромонах Тихон (Невидимов)"

с мёдом. Я влипла! - И убежала, но уже не так быстро. Шаги её стали мягче, а в мыслях мелькнуло: «А что, если обман - это тоже рана?»

Дальше тропинка вилась, и бежала так быстро, что казалось что кусты вокруг начали ходить задом наперёд. Лиса устала от своих перемен - хвосты тянули, как мешки с рисом, - и решила: «Теперь точно обману! Найду кого-то, кто не сдастся так легко». И вот, на поляне, где цветы кивали головами, как китайские болванчики, сидел заяц. Не простой - в крестьянской рубахе с крестиком на шее, и терпеливый, как скала.

- Кто ты? - фыркнула Лиса, крутя хвостами.

- Я - Долготерпение, - ответил Заяц, не шелохнувшись. Он плёл корзинку из ивы и напевал псалом: «Господи, укрепи меня в терпении Твоём».

Лиса увидела корзинку - полную орехов! - и загорелась. «Этот ушастый - лёгкая добыча!» Она начала дразнить:

- Эй, Заяц, твои уши - как зонтики без ручки! А корзинка? Дай орехов, или я скажу всем, что ты боишься теней! - Она вертелась, пускала хвостами фокусы: один хвост становился синим, другой - зелёным, то все вместе как радуга.

Заяц не дрогнул. Он улыбнулся:

- Дразни, Лиса. Я терплю. Вспомни, как Иов терпел бури - и обрёл мир. Хочешь орех? Бери. А дразнилки твои... они как ветер для ивы: шумят, но не ломают. Давай вместе сплетём корзинку - для всех зверей.

Лиса схватила орех и расколола - внутри был не просто вкус, а... покой. Её обман растаял, как дым от костра, и третий хвост заблистал лазурью, прохладной, как горный ручей. «Почему он терпит? - думала Лиса, кусая орех. - Я бы уже убежала или укусила. А он... плетёт. Терпит мою глупость. И внутри меня - как будто буря утихла. Шаги мои стали ровнее, хвосты не дергаются». Она села рядом и попробовала сплести - пальцы путались, но Заяц терпеливо показывал. Вдруг Лиса хихикнула:

- Твои уши правда как зонтики! Но... милые. - И в сердце её родилось что-то тёплое - терпение к самой себе, к своим хвостам, что виляли от волнения. - Ты меня достал своим терпением, Заяц! - сказала она, вставая. - Ты как та лошадь, что стоит на голове и не падает. - И убежала, но с улыбкой. Теперь её бег был не суетливым, а размеренным, как ход монаха по кленовому саду.

Лиса мчалась дальше, и лес вокруг неё начал меняться: деревья шептали не хайку, а загадки - «Что в руках, но не держишь? Вера!» Вдруг на обрыве, где река тихо напевала на перекатах гимны миру, она увидела птицу - маленькую синичку с крыльями, как иконы, и глазами, полными света.

- Кто ты, пернатая? - спросила Лиса, облизываясь. Синица несла зерно - золотое, как манна небесная.

- Я - Вера, - пропищала Синица. - Верю в Господа, в друзей, в то, что даже хитрая кицуне может найти путь. А ты?

Лиса фыркнула: «Веру? В меня? Ха! Сейчас обману!» Она сделала вид, что тонет в реке (на самом деле встала по колено в воду) и закричала:

- Вера, спаси! Я утону, если не дашь зерно! Оно волшебное, правда? Без него - пропаду!

Синица не полетела прочь. Она села на нос Лисы и запела:

- Верю я, что ты не утонешь. Вспомни Ноев ковчег - вера плывёт сквозь потоп. Возьми зерно - не для обмана, а для силы. Верь: Бог видит твои хвосты и любит их такими.

Лиса схватила зерно - оно хрустнуло, и внутри неё вспыхнул свет. Четвёртый хвост засиял, как звезда Вифлеема, тёплой, нестерпимой. «Почему она верит? - думала Лиса, жуя. - В меня, лгунью? Не боится, что я съем её? И вдруг... я верю. Что могу измениться. Шаги мои стали легче, как полёт». Она вышла из воды, обняла Синицу (осторожно, лапами) и прошептала:

- Твоя вера - как мост через реку. Я перешла. Абсурд: лиса обнимает птицу! Но в сердце - мир, как после причастия. - Лети, Вера, - сказала Лиса. - А я... пойду дальше. Может, и я научусь летать. - И побежала, а крылья в душе её трепетали.

Теперь лес стал поэтичным: листья падали под музыку сямисэна, а ветер пел:

Смирение - цветок,

Что гнётся, но не ломается.

Лиса, с четырьмя блестящими хвостами, вышла на лужайку, где стоял еж - маленький, в рясе паломника, с иголками, как кресты.

- Кто ты, колючий? - спросила Лиса, уже не так уверенно.

- Я - Смиренномудрие, - ответил Еж тихо. - Смиряюсь перед Господом и миром. А ты, кицуне, горда своими хвостами?

Лиса кивнула:

- Горда! И обману тебя! Она начала хвастаться: - Смотри, мои хвосты - девять чудес! А твои иголки - ерунда. Дай свой рюкзак с грибами, или я скажу, что ты - не еж, а... подушка с колючками!

Еж не обиделся. Он поклонился:

- Хвастайся, Лиса. Мои иголки - дар для защиты слабых. Возьми гриб - смиренно, как манна. Вспомни Христа: «Смиритесь, и возвыситесь». - Твои хвосты прекрасны, но сердце - важнее.

Лиса взяла гриб - сочный, земляной вкус! - и пятый хвост её озарился перламутром, скромным, как лунный свет. «Почему он смиряется? - думала она, глотая. - Не спорит, не хвастается в ответ. И я... вдруг почувствовала себя маленькой. Не гордой, а уязвимой. Шаги мои стали тише, как шёпот молитвы». Она села, свернулась калачиком и прошептала:

- Ты прав, Еж. Мои хвосты - не трофей, а... бремя. Научи смирению?

Еж улыбнулся:

- Смирение - не слабость, а сила. Как слон в посудной лавке: ломает, но учится осторожности.

Они посидели молча, и Лиса впервые почувствовала покой - без обмана.

- Спасибо, Смиренномудрие, - сказала она, вставая. - Ты - как тихий дождь в саду храма. - И пошла дальше, с сердцем, полным скромности.

Наконец, тропинка привела к храму - маленькому, из бамбука и брёвен, где колокола тихонько звенели, а иконы таинственно мерцали в свете лампад. Там сидела последняя фигура - мальчик в крестьянской тунике, с глазами, полными тепла, и корзиной хлебов.

- Кто ты, малыш? - спросила Лиса, уже дрожа. Шесть хвостов блестели, но она боялась.

- Я - Любовь, - ответил Мальчик. - Люблю всех: хитрых, добрых, даже лис с обманом в сердце. А ты?

Лиса попыталась:

- Обману и