Читать книгу - "Плачь, Маргарита - Елена Евгеньевна Съянова"

— Ах, та! — вздохнул Адольф. — Я думал, ты бредишь. Она Валькирия?

— Да. Может быть, имена определяют судьбы. Если у меня будет сын, я дам ему выразительное имя.

— Не люблю Берлин. Никогда не согласился бы жить здесь, — заметил Гитлер, когда они возвращались к Хаусхоферам. — Ты только послушай, как звучит. Берлин. Берлин. Точно лягушка квакает.

Гесс не ответил, мрачно наблюдая, как уличный рабочий счищает со стены банка остатки плаката со свастикой и портретом Гитлера — следы предвыборной агитации. Попробовал бы кто-нибудь в Мюнхене вот так скрести по лицу фюрера!

— Послушай, ты! — крикнул ему Гесс. — Может, догадаешься ведро воды на стенку вылить?!

Рабочий, парень лет двадцати, обернулся в недоумении. Потом, пожав плечами, взял стоявшее тут же ведро и плеснул на стену кофейно-грязной жидкостью. Рудольф с досадой отвернулся. Они прошлись немного вдоль набережной, безрадостно глядя на темную водицу Шпрее.

Гитлера позабавила эта сцена и мальчишеская досада Рудольфа. Было в ней что-то такое, чему он названия не подобрал, но от чего у него вдруг потеплело в груди.

— Я вот что думаю, Руди, — сказал он уже у ворот дома Хаусхофера. — Поезжай в Мюнхен. Встречай родителей, а я здесь закончу дела. После снова разъедемся: они, наверное, захотят провести зиму в Рейхольдсгрюне, в вашем имении? Я ведь догадываюсь, о чем ты мечтаешь. Работать с Карлом и не видеть никого из нас.

— В Мюнхен мы можем уехать вместе, — сдержанно отвечал Гесс. — Если Шлейхер решится на встречу, место для него не будет иметь значения. Для него, но не для тебя. Здесь, в Берлине… — Он досадливо поморщился. — Одним словом, почему бы нам не уехать вместе, к примеру, послезавтра?

— Нет! — Гитлер резко махнул рукой. — Я так решил. Завтра или послезавтра, но ты уедешь один. И дальше будет так, как скажу я.

Он быстро поднялся по ступеням. Рудольф за ним уже еле плелся: у него кружилась голова, в ней все перепуталось, и он не понимал, радоваться ему или подозревать что-то.

В квартире всюду горел яркий свет; встретивший их лакей чуть не бегом бросился обратно по коридору. Через минуту навстречу уже спешила Эльза в золотистом декольте и бриллиантах, с двумя букетами роз, которые она вручила каждому. Адольф зажмурился.

— Как же я забыл?!

— Не огорчайся, — попросила Эльза. — Такое случается. К тому же она не знает этого и ждет.

— А что случилось? — спросил Рудольф.

— У Ангелики сегодня день рождения. Поздравьте ее, переоденьтесь и приходите в гостиную.

— А кто там? — спросил Гитлер.

— Фрау Анжела с Фриэдль — они приехали еще днем, Герман с Карин, Эрнст с Хелен, Йозеф с Магдой и Роберт в гордом одиночестве. Все приехали меньше часа назад. Адольф, прости, я, возможно, взяла на себя слишком много, и вам всем по регламенту еще следовало оставаться на Фридрихштрассе, но… Герман был уже дома, Роберт тоже, и я подумала…

— Ты все правильно сделала, дорогая, — отвечал Гитлер, целуя ей руку. — Ты умница, ангел, я так благодарен тебе!

Они поздравили сияющую Ангелику. Белое, классических линий платье-туника, бриллиантовое колье, подарок Гессов, изящная прическа и какая-то внутренняя, уверенная сдержанность сделали ее почти неузнаваемой даже для матери, буквально ахнувшей при виде повзрослевшей, полной достоинства, строгой и спокойной дочери. Фриэдль тоже была поражена. Гели, распустеха, вульгарная кокетка, держалась так, точно всю жизнь провела в изысканных гостиных, среди знаменитых мужчин и блестящих женщин, и они все относились к ней отнюдь не как к красивой куколке, а как к равной себе. Только одно обстоятельство несколько смягчало непримиримую Фри — добрая фрау Гесс успела свозить ее в немыслимо роскошный магазин, где ей подобрали шикарное платье!

К праздничному ужину приехали еще гости: Гоффман с «лейкой» и подруга Эльзы актриса Эмма Зоннеман, которую Эльза хотела познакомить с Ангеликой.

Эмми, высокая, статная, флегматичная в жизни, на сцене была столь темпераментна и выразительна, что последнее время ее заметили производители кинокартин, и она получала предложение за предложением, однако откровенно признавалась подруге, что мечтает совсем о другом:

— Хочу заполучить в мужья одного из ваших… Ну ты понимаешь! Помоги мне, Эльси, я умираю от желания сделаться подругой великого человека.

— А муж?

— Да ну его к черту!

Эльза считала, что Ангелике будет полезно общение с Зоннеман, умеющей разделять сцену и жизнь; что же до просьбы самой Эмми, Эльза не приняла ее всерьез, и напрасно. Из всех сколько-нибудь реальных кандидатов в великие люди Эмми больше всех нравился Роберт Лей, но тот, будучи большим любителем женщин, именно к ней не проявлял ни малейшего интереса, и Эмми с досадой переключилась на Геринга.

К сожалению, занятая гостями Эльза заметила это слишком поздно. Столь откровенный цинизм незлой по натуре Эмми возмутил ее до глубины души. Еще противней было ей глядеть на Геринга, у которого глаза блестели, как у кота.

— Вот свиньи! — не выдержав, шепнула она Магде Геббельс, которая тоже с негодованием поглядывала на Зоннеман.

— Актрисы вообще особая, подлая порода, — согласилась та. — Их нужно содержать в резервациях.

Перед самым ужином появился Адольф, во фраке, возбужденный; взяв бокал с шампанским, он предложил тост-прелюдию за присутствующих дам; затем, поцеловав руку хозяйке дома фрау Марте Хаусхофер, отправился с нею в столовую залу. Следуя примеру фюрера, все присутствующие тут же разбились на пары, в которых случайности было не больше, чем в сцеплении молекул. Фрау Анжелу повел к столу хозяин дома; за ним последовали Карин и Пуци, Альбрехт и Елена, Магда и Гоффман, Эмми и Геринг, Геббельс и Фри. Эльза сама взяла под руку Лея, чтоб спросить его, что с Рудольфом, который выглядел заторможенным. Он с трудом заметил, что остался один с Ангеликой, и как будто не понимал, что ему делать, пока та сама не предложила ему руку.

— Роберт, что произошло? — прямо спросила Эльза.

— Нас посетил Людендорф. По приглашению Рема. Представь реакцию фюрера. Рудольф устроил старику… небольшую обструкцию. А теперь переживает. В самом деле нехорошо. Старик к нему всей душой.

— И что же?

— Ничего.

— Ты хочешь сказать, он так переживает, что не может вилкой в спаржу попасть?

— Ты чересчур драматизируешь…

— Роберт, они поссорились?

— Нет, нет, поверь мне. Здесь не то. Он себя неважно чувствует. Из-за вчерашнего и вообще…

— Когда он себя неважно чувствует, об этом обычно не знаю даже я.

— Он скверно себя чувствует, прямо нужно сказать.

Они присоединились к общему тосту, который произносил Геббельс.

Сидевшая справа Фриэдль, бокал которой Йозеф не забывал наполнять шампанским и которая не имела иммунитета к его трелям, глядела на него в совершенном упоении. Ее мать, двоюродная сестра фюрера Анжела тоже казалась очарованной, но отнюдь не парадоксальными остротами своего соседа Пуци, от которых