Читать книгу - "Между «Правдой» и «Временем». История советского Центрального телевидения - Кристин Эванс"

Кроме того, музыкально-эстрадное шоу, подобное «Голубому огоньку», служило советскому государству отличным способом отмечать праздники на телевидении. Популярная музыка на сцене – очень эффективный и политически гибкий способ привлечь всю советскую аудиторию298. Состав звезд можно было корректировать, чтобы отразить конкретные политические послания; например, в пятидесятую годовщину 1917 года – желание, чтобы к празднованию революции присоединились все советские люди, независимо от национальности. В «Голубом огоньке» от 7 ноября 1967 года выступали известные русские, украинские, эстонские, литовские, армянские и узбекские вокалисты, которые пели на русском, но также и на своих родных языках, в основном на патриотические темы; звучала в той передаче и более легкая музыка, включая легкомысленную французскую песню «Девушки моей страны» в исполнении узбекского певца Батыра Закирова299.

Между тем политика привязки самых популярных программ Центрального телевидения к праздничному календарю порождала новые проблемы. Праздники давали хороший способ структурировать взаимоотношения телеаудитории и цензоров, гарантируя, что даже самые аполитичные развлечения сохранят ясную связь с государственными мифами. Но они также повышали ставки в этом взаимодействии, ограничивая его определенным количеством случаев в году. Это взаимодействие приобрело большое значение в 1960‐х, когда возросла озабоченность по поводу влияния иностранного радиовещания300. Зрителей поощряли в написании писем – как для демонстрации того, что государство реагирует на запросы зрителей, так и для вовлечения их в диалог о вопросах вкуса, которые одновременно были вопросами политики холодной войны.

Повышению ставок в этих «переговорах» способствовали и определенные идеи о природе телевидения как медиума. Программа была основана на идее, что телевидение – это мощное средство для продвижения совершенных образов советских людей: телекамера позволит зрителям проникнуть за внешнюю оболочку и увидеть истинную сущность человека на экране, что и позволит им установить глубокую связь с образцовыми людьми. Оборотной стороной этого убеждения было то, что изображаемые люди должны быть политически приемлемыми, а также выглядеть привлекательно вблизи301. Вот только решить, какие музыкальные стили и какая внешность приемлемы, было все сложнее, особенно в случае с иностранными исполнителями302. В то же время оттепель дала волю в выражении противоположных точек зрения – и интеллигенции, и общественности, и самому государственному и партийному аппарату. В результате состав артистов в праздничных программах советского телевидения определялся в последнюю минуту; редакторы собирались незадолго до праздника, просматривали записанные выступления и вырезали те, которые считали неуместными, или добавляли те, которые, по их мнению, должны были быть добавлены. Цензура, как ни парадоксально, могла порождать непредсказуемость. Даже после прекращения прямых трансляций праздничных концертов в середине 1960‐х годов их трансляции в записи могли быть совершенно непрогнозируемыми.

Значимость этого небольшого набора праздничных телепередач как площадки для «переговоров» с телеаудиторией повышалась еще и тем обстоятельством, что в самом праздничном календаре уже имелся центральный повод для символического обмена между государством и народом – Новый год. Этот единственный советский праздник, не связанный ни с 1917‐м, ни с 1945 годом, был одновременно и наиболее семейным, домашним праздником. Телевидение, как и радио, играло ключевую роль в праздновании Нового года просто потому, что людям нужен был телевизор или радиоприемник, чтобы узнать, когда наступит полночь. С начала 1960‐х, а окончательно – к 1968‐му Новый год стал в телевизионном календаре важнейшим праздником303. В новогодний сезон завершались циклы телепрограмм, и именно тогда транслировались самые дорогостоящие программы, концерты и телефильмы304. Празднование Нового года, включая новогодний «Голубой огонек», а после 1971 года – и новогоднюю «Песню года», превратилось, таким образом, в главную площадку советского телевидения для репрезентации соотношения между запросами аудитории и развлекательным контентом, который оно ей предлагало.

ОБМЕН ПОДАРКАМИ НА НОВОГОДНЕМ «ГОЛУБОМ ОГОНЬКЕ» 1960‐Х ГОДОВ

В новогодних трансляциях «Голубого огонька» 1960‐х годов столики кафе были расставлены вокруг новогодней елки, гости бросали серпантин, а их волосы были усыпаны конфетти. Действие программы было сосредоточено на обмене новогодними тостами и пожеланиями между гостями кафе и на поздравлении находящихся у себя дома зрителей, собравшихся за праздничными столами, зеркально отражающими столики кафе. Эта связь сделалась очевидной с конца 1960‐х годов, когда в программу стали включаться «визиты» домой к знаменитым труженикам и артистам, которых показывали в кругу семьи за накрытым праздничным столом305. Гостями в кафе были завсегдатаи сталинского дискурса подношений: отважные путешественники (теперь это были космонавты), женщины, представители нерусских советских национальностей, а в самом центре – довольно сильно перепредставленная художественная интеллигенция. Были в программе и веселые перевоплощения, и другие карнавальные фокусы, но в целом она состояла из юмора и музыки – спонтанных или же в ответ на любезное приглашение ведущих.

Такой способ презентации вечерних развлечений напоминал неявный обмен подарками – прием удачный, поскольку человек не может выбирать, какие подарки получит, и притом естественный для новогоднего праздника. Часто это делалось очень просто: либо с указанием, что исполнитель сам выбрал песню, либо вовсе без упоминания о каком-то процессе выбора (например, диктор-ведущий просто объявлял название номера).

Начиная с новогоднего эфира 1963 года понимание песен как подарков стало уже использоваться открыто. В 1963 году эта концепция была представлена в конце второй, послеполуночной половины программы, в сценке юмористов Льва Мирова и Марка Новицкого306. Мирову и Новицкому не терпится открыть «подарки» под елкой в студии, и вот они обнаруживают, что это два записанных на пленку выступления, одно – артиста из ГДР, другое – юного украинского певца Бориса Сандуленко, поющего на итальянском «’O Sole Mio»307. Заключительный акт того шоу был посвящен решению вопроса о том, можно ли достойно ответить на эти «подарки»: по окончании выступлений Миров выразил опасение, что ему и Новицкому нечего дать взамен. О благополучном завершении символической сделки позаботился ведущий, сообщивший, что Центральное телевидение уже подготовило подарок – тост от советских космонавтов за советский народ и «наших зарубежных друзей».

В новогоднем «Голубом огоньке» 1967/68 года прием дарения подарков был использован для обоснования уже гораздо большей части программы308. В том году она транслировалась из «Седьмого неба» – ресторана на вершине недавно построенной Останкинской телебашни. Во вступительном анимационном ролике было показано, что башня превратилась в новогоднюю елку, и возникла проблема: как ее украсить? В типичной для этой программы серии перевертышей ролей один из гостей, настоящий советский летчик в полном обмундировании, собрал группу актеров, сыгравших в недавних фильмах летчиков, для проведения военной операции по украшению «елки». Каждый актер вставал из‐за стола и посредством монтажного