Читать книгу - "Патрология. Период Древней Церкви. С хрестоматией - Михаил Легеев"

Я есмь ваше отпущение, Я – Пасха спасения, Я – Агнец, закланный за вас, Я – искупление ваше, Я – жизнь ваша, Я – воскресение ваше, Я – свет ваш, Я – спасение ваше, Я – Царь ваш. Я вас возведу на небесные высоты. Я вам покажу превечного Отца. Я вас восставлю Моею десницей» (п. 103. Хрестоматия, с. 431).

13.5.1. Тема образа и реальности

Богословско-концептуальная по своей сути тема единства образа и реальности, раскрываемая в гомилии «О Пасхе», имея главной целью показать единство Ветхого и Нового Заветов, выходит за пределы этой задачи. От нее тянутся невидимые нити истории к позднейшему литургическому богословию образа (богословию про-ображения и от-ображения реальности), неразрывно связанного с отображаемым; и далее – к богословию Евхаристии, где приобретшая вневременное измерение реальность и ее образ представляют собой одно неразрывное целое.

Образ и реальность, согласно с великолепной поэтической мыслью святого Мелитона, есть одно целое. Это целое являет в себе Христа, Который Сам и есть таинство Пасхи!

«Итак, разумейте, возлюбленные: это – новое и ветхое, вечное и временное, тленное и нетленное, смертное и бессмертное таинство Пасхи» (п. 2. Хрестоматия, с. 409);

«Таинство Господне ветхое и новое – ветхое по прообразу, новое же по благодати. Но если взглянешь на этот прообраз, увидишь истинное через его исполнение» (п. 58. Хрестоматия, с. 421);

«Таинство Пасхи, которое есть Христос» (п. 65. Хрестоматия, с. 422).

История поступательна. Поэтому все хорошо в свое время. В свое время необходим образ, в свое время – реальность. Но единство ветхого и нового, образа и реальности, не означает их равноценности. Смысл образа – в подготовке к реальности; но реальность, придя, обесценивает образ. Передав силу истине, образ исчерпывает себя, становится более не нужен.

Закон – образ Евангелия. Народ (израильский) – образ Церкви. А ветхозаветный пасхальный агнец – образ Жертвы Христовой и Самого Христа. Эта реальность – Христос, Его Евангелие и Его Церковь – есть то, что ценно «по природе», по самой сущности совершенного и обоженного человечества.

«То, о чем говорится и что происходит – ничто без притчи и предызображения. Все, что бы ни происходило и ни говорилось, есть притча: повествуемое – притча, а происходящее – прообраз, чтобы, как происходящее было показано через прообраз, так и повествуемое стало ясно через притчу. Изделие не создается без приготовления. Разве не видится будущее через прообразовательный образ? Поэтому совершается предызображение будущего» (п. 35–36. Хрестоматия, с. 415);

«Когда же возникает то, к чему [относился] прообраз, тогда то, что некогда носило [в себе] образ будущего, разрушается как ставшее ненужным, и образ истины уступает место самой истине. И становится некогда ценное обесцененным, когда появляется ценное по природе. Всему свое время: образу – свое время, а реальности – свое время» (п. 37–38. Хрестоматия, с. 416);

«Прообраз исчерпал себя, передав силу истине, и закон исполнился, передав силу Евангелию» (п. 42. Хрестоматия, с. 417);

«Закон исполнился, когда воссияло Евангелие, и народ стал ненужным, когда была основана Церковь, и прообраз разрушился, когда явился Господь, и сегодня обесценилось то, что когда-то имело ценность, ибо явлено то, что ценно по природе» (п. 43. Хрестоматия, с. 417).

13.5.2. Тема смерти падшего человека

Заслуживает внимания и антропология свт. Мелитона, а также его учение о грехе. Адам передает в наследство своим детям поврежденную грехом человеческую природу. Сильным поэтическим языком изображает святитель духовную и телесную смерть, поглощающие согрешившего человека. Образы тюрьмы, рабства, тирании, неустроенности, тени смертной и прочих подобных фантомов, пленяющих человека, противопоставляются святителем той свободе, которую приносит Христос.

«Человек <…> выброшен в этот мир, как в тюрьму для осужденных» (п. 48. Хрестоматия, с. 418);

«Осталось от него наследство детям его. Ибо он оставил в наследство детям не чистоту, но блуд, не нетление, но тление, не честь, но бесчестие, не свободу, но рабство, не царство, но тиранию, не жизнь, но смерть, не спасение, но гибель. Ужасной же и страшной стала гибель людей на земле. Ибо вот что тогда случилось с ними: они были похищаемы тиранствующим грехом» (п. 49–50. Хрестоматия, с. 418–419);

«Грех <…> готовил ей [смерти] в пищу тела мертвецов» (п. 54. Хрестоматия, с. 420);

«Человек был разделяем смертью. Ибо новое несчастье и пленение объяло его. Он был влеком, как пленник, тенью смертной, и образ Отца лежал заброшенный. Именно по этой причине совершилось в теле Господа таинство Пасхи» (п. 56. Хрестоматия, с. 420).

Находим мы у святого Мелитона и отголоски того антиномического богословия, которое столь характерно для свщмч. Игнатия Антиохийского (см. п. 8.4.1 настоящего учебника), – тему жизни и смерти в ее парадоксальном измерении, где человек убивает Бога, но сам оказывается мертвецом в безжизненном «пространстве» своего богоотвержения. Таковым, предназначенным к смерти, оказывается израильский народ, отвергший своего Бога.

«Повесивший землю – повешен. Распростерший небеса – распростерт. Утвердивший все – утвержден на древе. Владыка – оскорблен. Бог – убит» (п. 96. Хрестоматия, с. 429);

«Ты же не оказался Израилем, потому что не увидел Бога» (п. 82. Хрестоматия, с. 426);

«Бесценны Его дары тебе. Ты же, не оценив их, воздал Ему неблагодарностью, воздал Ему зло за добро, и скорбь за благодать, и смерть за жизнь, за что и должно было тебе умереть» (п. 90. Хрестоматия, с. 428);

«Ты убил Господа – и погребен в земле. И ты лежишь мертв – а Он воскрес из мертвых» (п. 99–100. Хрестоматия, с. 430).

В целом, повторим, христология и сотериология свт. Мелитона предваряют концепции другого, еще более известного святого III века, свщмч. Иринея Лионского. Решая несколько различные исторические задачи, стоявшие перед Церковью в то время (периферийные по отношению к центральной апологетико-миссионерской задаче, но оттого не менее важные), оба святых послужат делу развития христологического догмата. И антииудейская направленность гомилии «О Пасхе», и антигностическая направленность «Пяти книг против ересей» святого Иринея Лионского поспособствуют также выработке единого сотериологического богословия, которое впоследствии будет использовано и продолжено другими святыми (свв. Афанасий Великий и Кирилл Александрийский) для решения совершенно иных историческо-богословских задач (см. том II нашей «Патрологии»), – триадологических и христологических.

Тема 14

Священномученик Ириней Лионский

14.1. Сведения о жизни

Святой Ириней Лионский, принадлежа к эпохе апологетов и даже завершая саму эту эпоху, в своем творчестве уже значительно выходит за ее пределы. Слово его было нацелено не на диалог с внешним миром,