Читать книгу - "Династии Сперанских, Филатовых, Живаго, Овчинниковых и ХХ век. Записки счастливого человека - Алексей Адрианович Овчинников"

В 1873 году было открыто отделение фабрики в Петербурге, а спустя год на Большой Морской улице (ныне ул. Герцена) в доме № 35 Овчинниковым был открыт второй магазин… «Любопытно отметить, – пишет одна из исследователей деятельности фирмы П.А. Овчинникова К.А. Орлова[10], – что в Петербурге магазины по продаже серебряных изделий находились очень близко друг от друга, что усиливало конкуренцию и заставляло владельцев все время создавать новые формы и оригинальный декор. Так, на Большой Морской, как свидетельствует памятная книжка Петербурга 1880 года, кроме магазина П.А. Овчинникова, в доме 29 находился магазин Сазикова, а недалеко от них на Невском проспекте, около Казанского собора, находились магазины Хлебникова и Грачевых».

Изделия фабрики Овчинникова пользовались постоянным спросом в России. Путешественники, посещая Петербург и Москву, считали своим долгом приобрести какое-либо изделие фирмы; экспонаты, представленные на зарубежных выставках, также обычно раскупались после закрытия выставки. Магазины Овчинникова в Москве и в Петербурге стали местом едва ли не обязательного посещения большинства официальных делегаций, прибывающих в столицы. Связано это было не только с известностью фабриканта в зарубежных странах, но и с ассортиментом его изделий». Именно фирма Павла Овчинникова наиболее полно и последовательно разрабатывала свои произведения в традиционном русском стиле. О международной известности Павла Акимовича свидетельствуют его зарубежные награды. В 1873 году он был награжден австрийским орденом Железной короны, в 1878 году – французским орденом Почетного легиона, в 1881 году – черногорским крестом Св. Даниила, в 1883 году – бельгийским серебряным крестом, в 1872 году он заслужил звание поставщика двора Его императорского Величества, тоже в 1873-м – короля Италии, а в 1888 году – Датского королевского двора.

Овчинников стремился активно участвовать в общественной жизни и в городском самоуправлении. Свою деятельность в этом он начал с должности городового ценовщика в управе Благочиния, которую занимал в течение двух лет. Состоял он также агентом 2-го Сущевского отделения попечительства о бедных в Москве, членом-благотворителем Московского попечительного о бедных комитета, выборным Московской купеческой управы. На протяжении двенадцати лет, с 1877-го до конца своей жизни, он избирался гласным Московской городской думы, активно работая в разных ее комиссиях. Овчинников был действительным и «весьма полезным» членом Общества поощрения художеств. Принимал он живое участие и в деятельности «Комиссии народных чтений», пожертвовав в 1874 году вещи на сумму около шести тысяч рублей для украшения новой народной аудитории и внося ежегодно по 300 рублей для премии за лучшее народное чтение. Только в 1868 году им было предоставлено 136 предметов-призов лотереи Общества для поощрения трудолюбия и 280 вещей для лотереи Никольской общины сестер милосердия. За свою деятельность Павел Акимович был награжден пятью российскими орденами, включая орден Св. Владимира 3-й степени, удостоен звания мануфактур-советника и потомственного почетного гражданина города Москвы, которое передается его потомкам по мужской линии.

Павел Акимович Овчинников скончался 7 апреля 1888 года. Похоронили его на Калитниковском кладбище Москвы. Благодарные ему рабочие возложили на могилу фабриканта серебряный венок с надписью: «Беспримерному хозяину от мастеров его фабрики». К сожалению, этот венок исчез в первые же дни советской власти и при реставрации в 2010 году был заменен простым металлическим[11].

После смерти Павла Акимовича в 1888 году его дело продолжили его сыновья, и в первую очередь Михаил Павлович, мой прадед. Он руководил фабрикой на протяжении двадцати пяти лет, и при нем фирма продолжала процветать. В начале 1913 года к празднованию трехсотлетия дома Романовых Михаил Павлович Овчинников получил почетное задание на изготовление из серебра и драгоценных камней шапки Мономаха, с серебряной опушкой под соболя. И он с честью справился с этой трудной работой, получив в благодарность от императора Николая II именные золотые часы.

В начале XX века Михаил Павлович и его супруга Вера Александровна с сыновьями – старшим Алешей (моим дедом) и младшим Мишей, и дочерьми Марией, Верой и маленькой Таней проживали в собственном доме в районе Таганки на Гончарной улице, называвшейся в советские времена Нижней Радищевской. Сохранилось описание этого дома и его комнат, сделанное воспитателем Алеши – Владимиром Александровичем Поповым в 1903 году[12].

«Двухэтажный дом с большими окнами верхнего этажа, в которые глядели лапчатые листья пальм, стоял за чугунной узорчатой решеткой с такими же воротами, от которых шла по песчаному двору асфальтовая дорожка к ступенькам высокого крыльца с зеркальными дверями, закрывающимися на ночь деревянными, на день широко распахнутыми по обеим сторонам крыльца. Перед домом, по улице, был палисадник с крупной сиренью… Мы позвонили. Дверь нам открыл солидный, еще молодой, слуга в белых перчатках – Осип Алексеевич. Вошли, и сразу охватил меня покой и старинный уют дома. Сняли верхнее платье в маленькой передней с большим зеркалом и поднялись по чугунной, широкой, но крутой лестнице во второй этаж. Нас провели в белый квадратный зал, где единственным темным пятном был большой бехштейновский рояль, да скромно притаилась в углу орехового дерева, лакированная фисгармония. Хороши были старинные, ореховые двери прекрасной столярной работы с бронзовыми ручками в форме груш с листьями. Все остальное в комнате было цвета „крэм“ (здесь и далее орфография сохранена, как в оригинале. – А.О.). Прямые шелковые задергивающиеся – занавесы такого же цвета висели на больших зеркальных окнах. В углу стояла развесистая пальма – кэнтия. Никогда раньше я не видел и никогда, наверное, не увижу такого холеного тропического растения в комнате… Нас пригласили перейти в кабинет Михаила Павловича – в просторную, но меньшую, чем зал, комнату с двумя большими окнами, выходившими во двор. Дом стоял на горе, и из окон был чудный вид на Замоскворечье: широкий, широкий горизонт. Вдали, далеко за городом, синели дали…»

В середине пятидесятых годов, спустя полвека, мой отец решил показать мне этот дом. Он был еще цел и одиноко стоял среди пустого двора, полностью лишенного какой бы то ни было растительности. Судя по многочисленным звонкам у входной двери, в доме жило много разных семей. Зеркальные окна второго этажа были заменены мелкими окнами с частыми переплетами. Крыльцо и наружная дверь не имели ничего общего с описанием Попова. Дом показался мне очень старым и маленьким, возможно потому, что примыкавший к нему ранее жилой флигель, в котором были комнаты Алеши и Миши, был уничтожен. Мы не стали заходить внутрь дома, так как объяснить жильцам наш интерес к нему мы вряд ли бы смогли. Еще через пятьдесят лет я уже не смог узнать этот дом среди реставрированных и значительно переделанных зданий на Гончарной улице, в