Читать книгу - "Очерки по истории русской церковной смуты - Анатолий Краснов-Левитин"

считать полученное им из рук Введенского епископство величайшим грехом своей жизни. В дореволюционные годы, когда многие из петербургских интеллигентов были охвачены богоискательством, молодой студент Введенский становится частым гостем в салоне Мережковского и Гиппиус. Модные писатели обращают внимание на оригинального студента-филолога. Завязываются литературные связи, появляются новые знакомства, и тут вдруг неожиданно оказывается, что мечтательный богоискатель обладает бешеной энергией и совершенно исключительной способностью натиска… В его голове рождается грандиозный план — выяснить причины неверия русской интеллигенции путем анкетного опроса работников интеллектуального труда в России. Задумав этот план, молодой Введенский начинает, как угорелый, носиться по редакциям газет и журналов, поднимает на ноги литераторов, профессоров, членов Государственной Думы, земских деятелей. В конце концов ему удается заинтересовать своим планом либеральное «Русское слово»; в газете появляется соответствующее обращение за подписью «А. И. Введенский». Начинается газетная шумиха, граничащая с сенсацией; на анкету откликаются тысячи людей. Скоро, правда, выясняется, что произошло забавное недоразумение: большинство читателей приняло безвестного студента за его прославленного однофамильца профессора философии А. И. Введенского. Посыпались обвинения в мистификации, так что молодому человеку пришлось выступить с печатным заявлением, что он не виноват в том, что другие носят его фамилию, имя и отчество. Так или иначе, было заполнено несколько тысяч анкет, и на основе этих данных Александр Иванович пишет свою первую статью «Причины неверия русской интеллигенции», помещенную в журнале «Странник» за 1911 год. Эта статья, блестящая по форме и глубокая по содержанию, является великолепным историческим документом[2].

Для истории обновленческого движения эта статья интересна тем, что здесь как бы пунктиром намечено основное направление деятельности знаменитого проповедника и апологета. В основе массового распространения неверия лежат два факта: кажущееся несоответствие религиозных догматов с прогрессом науки и глубокая испорченность духовенства — отсюда две линии, по которым затем направляется деятельность будущего идейного вождя обновленчества: апологетика (примирение религии и науки) и реформаторство (обновление церкви). О том, насколько успешно были им выполнены эти две задачи в рамках обновленческого движения, мы расскажем на следующих страницах наших очерков, а пока отметим, что в этом труде двадцатитрехлетнего автора, быть может, проявилась и основная слабость его как деятеля. Есть что-то символическое в том, что его первая статья посвящена русской интеллигенции: всегда и во всем — и в своих реформах, и в своей апологетической деятельности — он имел в виду прежде всего русского дореволюционного интеллигента: все его речи, проповеди, произведения предназначаются для рафинированной интеллигентской публики (все остальные слои общества порой как-то выпадают из его поля зрения), вот почему его деятельность в двадцатых-тридцатых годах, несмотря на весь новаторский пафос, все же имела привкус какого-то анахронизма. Следующие годы ознаменовались в жизни Александра Ивановича рядом важных событий: в 1912 году он женится по страстной любви на молоденькой девушке, дочери провинциального предводителя дворянства, и с этого момента начинается запутанный и зигзагообразный путь его личной жизни[3].

В это время он принимает решение стать священником. Чем руководился петербургский студент-литератор, принимая такое решение? Впоследствии он часто говорил о том, что пошел в церковь, имея твердое намерение «стать реформатором». «Я шел в церковь с твердым намерением сокрушить казенную церковь, взорвать ее изнутри», — слышал один из авторов очерков от него не раз. Вряд ли, однако, он действительно ставил перед собой такие четкие и ясные цели. Натура эстетическая, порывистая, экспансивная, он был человеком минуты, легко поддающимся настроению. Религиозная настроенность, свойственная ему с детства, богоискательские веяния эпохи — все это, вместе с неясными честолюбивыми намерениями, создало тип честолюбивого религиозного мечтателя, в котором искренний порыв сочетался с почти болезненной жаждой самоутверждения. Так или иначе с 1913 года окончивший в это время университет молодой Введенский начинает обивать архиерейские пороги. В церковных кругах, однако, встретили нового кандидата в священники холодно и недоверчиво: всюду, где он появлялся, его подвергали томительным консисторским бюрократическим процедурам, а затем отказывали под каким-либо благовидным предлогом. «Представьте себе, — говорил он впоследствии, — они, оказывается, считали меня революционером и думали, что я добиваюсь места священника, чтобы вести революционную пропаганду».

Тогда энергичный и талантливый искатель священства предпринимает смелый шаг — он является в Петербургскую духовную академию и заявляет о своем желании кончить ее экстерном. (Факт неслыханный в то время.) Тогдашний ректор Петербургской академии епископ Анастасий принял просителя ласково и иронически: «Что вам, собственно, от нас нужно, молодой человек?» — «Знаний». — «Ну, полно вздор нести — это после университета-то?» — «Я хочу стать священником, но меня нигде не берут, так вот я решил приобрести диплом Духовной академии». — «Вот это другой разговор. Правильно, молодой человек, вы нахал — так и надо — сдавайте». Вероятно, и академический значок мало бы ему помог, если бы не встреча с протопресвитером военно-морского духовенства Г. Шавельским. «Тот с радостью меня принял, не побоялся», — вспоминал через тридцать лет Введенский. Перед самой войной, в июле 1914 года, А. И. Введенский наконец достиг своей цели и был рукоположен епископом Гродненским Михаилом в пресвитерский сан и назначен священником в один из полков, стоявших под Гродно, а через несколько недель грянула мировая война.

Мы уделили столь много места этому малоизвестному периоду биографии Александра Ивановича не только потому, что все детали в жизни крупного деятеля представляют большой интерес для историка, но и потому, что биография Введенского — это в какой-то мере биография того движения, наиболее выдающимся представителем которого он является. Как в капле воды, в этом малоизвестном периоде его жизни отражается зреющее в некоторых кружках богоискательской интеллигенции течение, которое пробивает себе дорогу и в духовенство; там, в духовенстве, оно претерпевает ряд существенных изменений, и в первую очередь теряет ту декадентскую окраску, которая так характерна для религиозных исканий эпохи; декадентство, однако, осталось навсегда одной из существенных черт Александра Введенского, как человека и как деятеля. Уже во время первой литургии, которую он совершал на другой день после рукоположения, произошел знаменательный эпизод. Когда во время Херувимской песни новопоставленный иерей, стоя с воздетыми руками, начал читать текст Херувимской песни, молящиеся остолбенели от изумления не только потому, что О. Александр читал эту молитву не тайно, а вслух, но и потому, что читал он ее с болезненной экзальтацией и с тем характерным «подвыванием», с которым часто читались декадентские стихи. Опомнившись от мгновенного изумления, епископ Гродненский Михаил, стоявший на клиросе, стремительно вошел в алтарь: «Не сметь, немедленно прекратить, нельзя так читать Херувимскую!»

Надо сказать,