Читать книгу - "Дочь Муссолини. Самая опасная женщина в Европе - Кэролайн Мурхед"

грядами и римскими развалинами было устроено роскошное светомузыкальное представление. На греческом острове Родос они столкнулись с бывшим парнем Эдды, и она неосторожно его поцеловала. Устроенная ей Чиано сцена ревности под дождем заставила ее поклясться, что она никогда не позволит себе поддаться демонам ревности.

К зависти коллег по министерству иностранных дел Галеаццо поверх многих голов был назначен на пост Генерального консула в Шанхае. Для Эдды это означало чудодейственное бегство от всего того, что ожидало их теперь в фашистской Италии.

Глава 6. Первая леди Шанхая

В порту Бриндизи пароход «Тевере» с Эддой и Чиано на борту под громогласные звуки фашистских фанфар провожали Ракеле, Костанцо и Каролина; Муссолини попрощался с молодыми в Риме. Пока Чиано махал платком и посылал воздушные поцелуи обливающимся слезами на причале родителям, Эдда стояла неподвижно, не говоря ни слова, со слегка раздраженным выражением лица. Чиано еще не успел привыкнуть к ее сдержанности и показному безразличию – в его семье слезы и бурные проявления эмоций были делом естественным. По мере продвижения корабля на юг становилось все жарче и жарче. Чиано сказал, что готов находиться в каюте с задраенными иллюминаторами, но Эдда заявила, что ей нужна отдельная каюта, где она сможет с головой обернуться в несколько слоев простыней и одеял. Ей предоставили отдельную каюту. На всем пути Эдду и Чиано преследовали телеграммы Муссолини, и, если они оставались без ответа, он злился и жутко нервничал. В Гонконге их встретил Даниеле Варе, под началом которого Чиано служил в Пекине в 1927 году. Он устроил им небольшую экскурсию по городу, во время которой Чиано сообщил ему, что никогда не был так счастлив.

Через месяц после отплытия из Бриндизи «Тевере» достиг устья реки Янцзы и двинулся вверх по течению ее притока Хуанпу к Шанхаю – через бесчисленные каналы, причалы, паромные катера, жилые лодки и утлые посудины. После заводов и складов корабль оказался у растянувшейся на десять километров набережной Вайтань с ее неоклассическими куполами, бронзовыми и гранитными в стиле ар-деко фасадами банков, отелей и коммерческих компаний. День был 10 октября, национальный праздник Китая[26], и государственные флаги украшали все здания. Еще недавно болотистый пустырь был теперь застроен небоскребами. Тысячи рикшей сновали по запруженным улицам.

Идеально расположенный между северным и южным Китаем в дельте Янцзы, покрывающей основные районы производства чая и шелка, на полпути от Европы к Америке, Шанхай был богатейшим портом Азии, ее «Парижем Востока». Нервный центр промышленности и торговли, он лежал достаточно далеко от морского побережья, чтобы не быть подверженным разрушительным тайфунам и в то же время в непосредственной близости от Янцзы, «длинной, извилистой и опасной, как дракон». Во время основания города вода окружала его на расстоянии 40 километров с каждой стороны, буйволы плескались в грязи, на поверхности были видны лишь их морды. Менее чем за 90 лет из небольшой деревушки он вырос в город с трехмиллионным населением, раскинувшийся на площади 50 квадратных километров и разделенный на две части: китайскую и европейскую. Шанхай был всем, чем не был фашистский Рим: хаотичный, беспорядочный, космополитичный, аляповатый, источающий мириады запахов, безумно шумный, или, как говорили китайцы, нескончаемый jenao, то есть «раскаленный круговорот ощущений». «Шанхай, – писала журналистка Эмили Хан, – живет для сего момента, живет для меня». Его светская жизнь и сплетни «полнее, богаче и менее правдивы», чем где бы то ни было в мире. Для Эдды это означало свободу.

Итальянское консульство располагалось на фешенебельной Нанкинской улице в Международном сетлементе[27]. Это был самый приятный район города, утопающий в зелени, розах и магнолиях, с широкими проспектами, в двух километрах от набережной Вайтань. Само здание было большим и просторным, но, как писала Эдда Муссолини, «грязным, пыльным и заполненным беспорядочной старой мебелью». В главной спальне стояла железная кровать, которая заставила Эдду вспомнить праздник Тела и Крови Христовых. «На кухне, – писала она, – было всего четыре горшка и кастрюли и две разбитые эмалированные миски». Эдда занялась приведением хозяйства в порядок. Чиано был чрезвычайно озабочен видом и состоянием внутреннего убранства здания, он прекрасно осознавал, что они с Эддой были отправлены в Шанхай, чтобы продемонстрировать силу и успех фашизма. На щедро отправляемые Муссолини деньги здание было преобразовано. Быстро нашли превосходного итальянского повара. Молодость Эдды, говорил ей Чиано, в дипломатическом мире недостаток, но красота может быть обращена в достоинство. Ее задача состояла в том, чтобы приходящие в дом китайские и иностранные дипломаты были довольны. Она должна быть мила и обходительна, во главе накрытого в столовой роскошного стола, и обязана преодолеть осознание того, что доброта и обходительность не относятся к числу ее сильных сторон. Эдда, впрочем, была полна энергии, действовала эффективно и, в конце концов, нашла для себя подобающую роль.

Лучшего времени для прибытия молодых супругов в Китай трудно было бы придумать. Сунь Ятсен, свергший в 1911 году маньчжурскую династию, а вместе с нею и двухтысячелетнюю империю и ставший по главе националистического правительства, умер в 1925 году. Когда последний император Пу И был изгнан из Запретного города, с ним ушли и его евнухи, прихватив с собой в специальных ящичках и собственные тестикулы, чтобы предстать перед предками в полном комплекте. Вывезли из города и пекинесов, священную для императорской династии породу собак, выведенную две тысячи лет назад, когда императрица поручила создать для нее собаку, умную как обезьяна, храбрую, как лев, с выпученными глазами и сверкающим, как у золотой рыбки, хвостом. Преемник Сунь Ятсена Чан Кайши, одержав победу над разрозненными повстанцами и учредив столицу в Нанкине, принял христианство и, женившись на женщине из миссионерской семьи, объявил себя приверженцем фашистской идеологии. «Фашизм, – говорил он своим сторонникам, – придает энергию увядающему обществу. Может ли фашизм спасти Китай? Мы отвечаем, что может. Фашизм – это то, что Китаю нужно больше всего». И, хотя Чан Кайши осознавал необходимость адаптировать фашизм к китайским традициям и классическому конфуцианству, он разделял с Муссолини стремление к иерархии, порядку и милитаризму. Он всячески стремился дистанцироваться от бесчинствующих в сорока трех провинциях страны коммунистов, где «красные» и бандиты грабили и поджигали деревни.

Италия, со своей стороны, искала новые рынки для своих товаров и хотела импортировать из Китая сырье; Китаю же после десятилетий гражданских конфликтов необходимо было модернизировать экономику. Сотрудничество между странами, проводниками которого призваны были стать супруги Чиано, было выгодно обеим сторонам. Чиано готов был усердно работать, и, как он писал в письме другу,