Читать книгу - "В тесных объятиях традиции. Патриархат и война - Нона Робертовна Шахназарян"

Отдача ребенка в род отца — легальное разрешение вдовства: «П. забрал к себе в семью у вдовы брата своего племянника, после чего вдова вышла замуж. Дядя с тетей дали образование, сыграли ему пышную свадьбу, купили ему дом там, где он запланировал жить». Е. Лалаян так описывает обручение вдовы: «Испросив согласие вдовы, спрашивают его у свекра и свекрови. Эта формальность соблюдается даже тогда, когда вдова больше не живет у родителей умершего мужа. Получив согласие свекра и свекрови, жених приходит в их дом и, поцеловав им руки, называет их отцом и матерью. Свекровь, упомянув своего сына, плачет, целует жениха, называя его сыном. Она дарит ему одежды умершего сына, после чего жених дарит вдове носовой платок и нож, вдова те же предметы дарит ему. Обручение считается состоявшимся… При наличии детей вдова обычно остается жить у родителей мужа и ухаживать за своими детьми. Некоторые все же решаются на повторное замужество. В таком случае они оставляют детей у родственников мужа»[198]. Сравните эти описания с современными деревенскими практиками: П. (с. Норшен) забрал в свою семью у вдовы брата своего племянника, после чего вдова вышла замуж. «Дядя с тетей дали мальчику образование, сыграли ему пышную свадьбу и купили ему дом там, где он запланировал жить».

Кроме того, и это самый сильный декларируемый аргумент «против», почти все вдовы считают вторичное замужество «поруганием памяти» и «чести» не только умершего мужа — «Портрет мужа увеличенный висит в доме, придется снять его, но я не сниму [никогда]..». — но и «чести» детей, особенно мальчиков.

«Идеальное» разрешение ситуации вдовства по букве традиции выглядит примерно следующим образом: «Моя мать очень пеклась о том, чтобы ни один мужчина в селе не мог оскорбить её сыновей в „мужских беседах“, каждодневно происходивших в „середине села“ (shenamach). Она овдовела в 29 лет и так и не вышла замуж до конца своих дней. Я оценил эту жертву и через всю жизнь пронес свою любовь и благодарность к ней. За это я прощал ей многие странности, вмешательство в мою семейную жизнь, потакал её самым необычным желаниям. И я прекрасно понимаю, что это заслуга моей матери, что я всегда, всю жизнь ходил по селу с высоко поднятой головой… Она вела себя безупречно, это признавали все. Конечно, по-человечески я очень жалел ее, но таковы наши порядки и надо жить в ногу с окружением».

Социальный контроль в данном случае может выступать как отдельный мощный фактор. В данном случае общество добровольно и «бескорыстно» выполняет функцию блюстителя нравов. Обладая социальной компетентностью в рамках своей группы, вдова знает, какие «штрафные очки» она может получить в случае нарушения «правил»: в лучшем случае беспощадное высмеивание, в худшем (наиболее явное игнорирование «общественного мнения») — подвергнуться социальному исключению или даже остракизму.

Социальный контроль, осуществляемый посредством соответствующих дискурсов, может, таким образом, реально структурировать женские жизненные стратегии и выбор. На этот выбор, согласно многочисленным интервью, влияют взвешенные, рационализированные вдовой экономические, социальные и культурные обусловленности и реалии. Дети в свою очередь также могут влиять на выбор женщины, особенной непримиримостью отличаются позиции детей мужского пола: «Да и дети никогда не согласятся. В разговоре иногда тонко намекаю, и уже видно, никогда не допустят присутствия чужого мужчины».

При «идеально-нормативном» разрешении ситуации выигрывают многие — дети, родственники, престиж и репутация фамилии (что играет немалую роль при выстраивании брачных комбинаций), рьяные «блюстители» традиции, кроме самой вдовы. Она приносит себя в жертву всем этим символическим категориям, демонстрируя дальновидность и доказывая приверженность своим детям и семье. Заодно вдова проявляет лояльное отношение к традиции. Таким образом, как успешно показали в своих трудах гендерные исследователи, тело и сексуальность (причем не только женщин, и мужчин) может выступать элементом символического капитала, может являться «особым языком». Вопрос в том, каковы особенности этого «символического капитала» для мужчин и женщин.

В столь невыгодном для себя положении вдова рефлексирует и, согласно (и в рамках) теории накопления капиталов, выбирает, как ей обойти объективную реальность. Точнее говоря, как уйти от всевидящего ока социальных контролеров. Как правило, это серьезная проблема вообще для женщины, в частности вдовы.

Здесь снова всплывают на поверхность фактор материнства в одной связке с представлениями о маскулинности: «Я не против личной жизни. Организм требует — это всегда так. И все можно сделать „ограниченно“ (sahmanaphak), принимая в расчет, что мы находимся в Карабахе. Если следовать традиции (orenkhav), надо заживо похоронить себя. Это неправильно. Я-то постарше, но есть совсем молодые, как они могут лишить себя всего…, это ведь приведет к болезням… Это желание не зависит от самого человека, это природа. Выхода два из этого положения: кто-то плюет на общество, переходя из рук в руки, играя с судьбами своих детей; кто-то делает это „тихари“ (орфография сохранена — втихаря — Н. Ш.), дети страдают меньше. Дети от этого не должны пострадать. А так, я не против этих связей. Я была у врача три года назад. Доктор мне сказал, „ты не больна, просто выходи замуж“. А дочь мне сказала, поступай, как врач говорит. Я не хочу снова болеть, но в этом городе не найдется и пяти мужчин, которые после связи с тобой сохранят это в секрете. И дети пострадают в первую очередь, их самолюбие».

В этом случае в конфликте оказываются интересы женщины и господствующие идеалы гегемонной маскулинности, к которым стремится большинство мужчин. Женское тело в этих представлениях и ценностях занимает особое место. Требования гегемонной маскулинности таковы, что следует иметь как можно больше сексуальных связей, а конечная цель этих связей (в том числе) — бравада среди других мужчин для утверждения мужского статуса (необходимы все новые доказательства, «освежающие» картину).

Вдовой должна соблюдаться определенная мера в выражении скорби по случаю смерти мужа на похоронах и других публичных местах. Нельзя сравнить по степени темпераментности и эмоциональности стенания и плач