Читать книгу - "Пиво для Сталина. Очерки, беседы, размышления - Александр Григорьевич Звягинцев"

обвинителя от СССР Романа Руденко. Война застала его пятнадцатилетним мальчишкой, через два года он ушел добровольцем на фронт, стал лихим разведчиком, членом партии. А потом судьба забросила его в Нюрнберг в охрану первых лиц советской делегации. Он даже написал книгу воспоминаний о Суде народов, полную весьма любопытных деталей и наблюдений, о которых он мне поведал в Нюрнберге во время открытия музея Нюрнбергского процесса в 2011 году. Кстати, не менее интересные факты о тех далеких временах вспомнили тогда присутствующие на церемонии открытия личный охранник Главного обвинителя от США Роберта Джексона Мориц Фукс и обвинитель от США Бенджамин Ференц.

А вот третий Гофман словно растворился после окончания процесса. Почему? Размышляя об этом, я нашел одно объяснение, имеющее право на жизнь. Евгений Абрамович Гофман, скорее всего, был связан с разведкой или контрразведкой. И это было вполне естественно — человек с таким немецким языком, разумеется, не мог остаться незамеченным во время войны с Германией. Да и Нюрнберг во время процесса был буквально наводнен разведчиками и агентами из всех стран. Эту догадку подкреплял тот факт, что после войны Евгений Гофман работал в Военном институте иностранных языков, учреждении закрытом и весьма специфическом, подготовившем немало сотрудников спецслужб.

Мои догадки подтвердил при встрече сын Гофмана. Жизнь Евгений Абрамович прожил непростую и полностью посвятил ее служению отечеству. Но рассказывать об этом был не вправе. И свои воспоминания о Нюрнберге он просил родных публиковать уже после его смерти, да и то не сразу, а спустя несколько лет. Он знал правила игры и соблюдал их неукоснительно. Мне повезло. Я был первым, кто их получил.

И вот теперь я представляю читателям некоторые фрагменты из воспоминаний Евгения Абрамовича Гофмана.

«Впервые мне пришлось выступать в роли синхронного переводчика в 1946 году в Нюрнберге. Когда я направлялся в этот старинный город, приковавший в то время внимание миллионов людей всего мира, следивших за работой Международного Военного Трибунала, я не имел ни малейшего представления о задачах, которые мне предстояло выполнять.

И вот я в мрачном сером здании Дворца юстиции. Видавший виды, дышащий средневековьем…»

Здесь, мне кажется, следует сделать небольшое отступление. Поначалу Советская сторона настаивала на проведении суда в Берлине, американцы называли Мюнхен. Выбор Нюрнберга определился именно тем, что находящийся там Дворец правосудия во время боевых действий почти не пострадал, что выглядело то ли чудом, то ли символическим перстом судьбы, ведь весь центр Нюрнберга был размолот авианалетами буквально в пыль. Потом уже Нюрнбергский адрес даже считали своего рода возмездием — ведь гитлеровским преступникам пришлось предстать перед судом в городе, который был для них своеобразной столицей фашистской империи, где они утверждали, что нет иных законов, кроме тех, что установили сами.

Нюрнберг — старинный город, ему без малого тысяча лет. Здесь появились первые карманные часы и первый глобус, на котором не было еще не открытой тогда Америки. Именно в Нюрнберге появились одни из первых в Европе астрономическая обсерватория и гимназия. В этом городе родился и работал художник Дюрер, творили скульпторы Крафт, Фишер, Штос, создал свои знаменитые стихи и музыкальные произведения народный композитор Ганс Сакс.

В 1356 году Карл IV провозгласил, что каждый новый император Священной Римской империи германской нации должен собирать свой первый имперский рейхстаг только здесь. Этот город очень любил Фридрих I Барбаросса, помешанный на идее мирового господства и бесславно погибший на подступах к Палестине во время Третьего крестового похода. Закономерно, что в 1930-е годы именно Нюрнберг стал партийной столицей нацистов. Они считали свою Германию Третьим рейхом после Священной Римской империи и государства Бисмарка, созданного в 1871 году.

Нюрнберг подвергался интенсивным бомбардировкам союзников как раз и в силу своей имперской роли. Здесь нацисты устраивали партийные съезды и манифестации. Гитлер символически выполнил предписание Золотой буллы, изданной Карлом IV, — свой первый партийный съезд после прихода к власти он провел в Нюрнберге. Здесь проходили пышные нацистские сборища, когда город содрогался от топота тысяч кованых сапог. А вечерами колонны факельщиков с диким ревом маршировали по улицам…

Но вернемся к воспоминаниям Гофмана.

«Главный зал выглядит необычно. Слева, в два ряда, скамьи подсудимых, огороженные массивной дубовой оградой, справа, на возвышении, длинный судейский стол, в центре столы защитников и стенографисток, в глубине зала четыре стола обвинения от СССР, США, Англии и Франции, еще дальше места прессы, над которыми навис балкон для немногочисленных гостей. В левом углу мое внимание привлекло странное сооружение из стекла, похожее на соты из четырех ячеек с чернеющими за стеклом микрофонами. Это и были кабины переводчиков».

Все время процесса, длившегося почти год, Гофман сидел в метре от подсудимых — Геринга, Риббентропа, Кейтеля, Гесса… Если бы не высокая стеклянная перегородка, он мог бы рукой дотянуться до них.

«На другой день после приезда американцы, возглавлявшие группу переводчиков, устроили проверку новым переводчикам. Из зала в микрофон читался немецкий текст, который нужно было переводить на остальные рабочие языки (русский, французский, английский). Проверка прошла благополучно, и уже на другой день я сидел в кабине рядом со своими коллегами.

Председательствующий предоставил слово немецкому адвокату, защитнику подсудимого гросс-адмирала Редера. На меня посыпался дождь юридических толкований различных законов, сформулированных в сложнейших синтаксических периодах. С огромнейшим трудом я продирался через эту чащу, старался ухватиться за малейшие проблески здравого смысла.

Когда я вышел из кабины, в голове у меня был сплошной туман».

Тут надо сказать, что сотрудничество с американцами складывалось не без труда не только у переводчиков. У наших следователей тоже. Допросы обвиняемых, например, проходили на втором этаже, где была выделена специальная секция из восьми специально оборудованных для проведения допросов кабинетов. Для обеспечения полной безопасности они связаны системой сигнализации с внешней охраной. Подсудимых туда доставляли по подземному ходу, ведущему прямо из тюрьмы. Американские следователи работали по специальному графику, поэтому заключенные могли в разные дни попадать к разным следователям. Время допросов не должно было превышать шесть часов. Поэтому допросы велись в быстром темпе, очень интенсивно. Главное — выдержать установленный график. Дополнительных и уточняющих вопросов практически не задавали. Как только обед или конец рабочего дня, тут же все заканчивалось.

Советским следователям проводить допросы самостоятельно американцы долгое время не разрешали — только через американских следователей. Наши потом получали ответы в письменной форме в виде протокола. Советская делегация много раз требовала, чтобы нашим разрешили допрашивать самим, но… Американцы только обещали. Наши следователи оказались в очень непростом положении — у них был перечень вопросов, утвержденный Москвой на самом