Читать книгу - "Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов - Эндрю Нагорски"

его словам, «никогда не работала в Европе», и требовал авторитарного управления. Он ожидал, что придет к власти – но заручившись поддержкой германского народа. «Диктатура законна, если люди выражают доверие одному человеку и просят его принять власть», – настаивал он. Кальтенборн очень интересовался не только ответами Гитлера, но и его поведением. В какой-то момент на веранде появился волкодав Гитлера и пошел к хозяину. Вместо того, чтобы погладить собаку, Гитлер резко скомандовал «Platz!» – стандартная команда отодвинуться назад и лечь. Собака так и сделала, потом дождалась, когда Гитлер увлечется собственной речью, – и улизнула. «Я вполне мог понять, почему человек с темпераментом и биографией Гитлера не спешил демонстрировать дружбу американскому корреспонденту, но было неожиданностью увидеть, что он столь же высокомерно отвергает собственную собаку», – писал Кальтенборн. Интервью длилось 45 минут, и к концу его у Кальтенборна сложилось весьма нелестное впечатление об этой знаменитости. Но к выводу он пришел неожиданному: «Встреча с Гитлером изрядно приободрила меня, – вспоминал он. – Я не представлял, как человек такого рода, австрийский плебей с ограниченным умом мог бы однажды получить голоса большинства немцев». Он пришел к такому выводу несмотря на то, что нацисты уже набрали больше голосов и больше мест в рейхстаге, чем любая другая партия.

Но Кальтенборн впоследствии совершенно честно признал, что он не был пророком. Многие бы на его месте впоследствии подкорректировали свои воспоминания – он не стал. «Люди, встречавшие Гитлера до его прихода к власти в январе 1933 г., часто с ходу недооценивали его, – писал он в своей автобиографии. – Я не оказался исключением».

Глава 4. «Я им покажу»

Одни видели, к чему все идет, другие были слепы до самого последнего момента, а некоторые продолжали настаивать, что страхи относительно Гитлера и нацистов непропорционально раздуты, когда уже хватало свидетельств обратного. Это касается и немцев, и американцев, живших и работавших рядом с ними.

Среди немецких политиков была особая категория: считавшие, что они могут перехитрить Гитлера. 1 июня 1932 г. Франц фон Папен, только что назначенный канцлером, во время обеда в рейхсканцелярии поймал для частного разговора Луи Лохнера из Associated Press и уверил его, что знает, как контролировать нацистов эффективнее, чем это делал его предшественник. Его стратегия, объяснил он, заключается в том, чтобы регулировать их меньше, а не больше. «Я дам гитлеровцам достаточно свободы, чтобы их абсурдность вышла наружу», – сказал он американскому репортеру.

Когда Папен уступил место канцлера генералу Курту фон Шлейхеру, бывшему ранее его министром обороны, то стал пропагандировать новый подход. В разговорах с восьмидесятилетним президентом фон Гинденбургом (которого Лохнер и остальные все чаще полагали впадающим в деменцию) он утверждал, что лучший способ контролировать Гитлера – это назначить его канцлером.

Шлейхер стремился к совершенно иной политике в отношении нацистов: он пытался внести раскол в их ряды, сманивая Грегора Штрассера, главу «социалистической» фракции в партии, в свое правительство, на пост вице-канцлера. Это у него не получилось, и в своей наивности канцлер здесь некоторым образом не уступал Папену. Заняв пост в начале декабря, он быстро убедил себя, что ему удалось добиться новой эпохи «Ruhe, Ruhe, Ruhe» («Спокойствие, спокойствие, спокойствие»). Об этом он говорил Лохнеру во время рождественских каникул.

– Как видите, у меня все получилось, – объявил он. – Германия давно уже не была такой тихой, как сейчас. Даже коммунисты и нацисты ведут себя прилично. И чем дольше продолжается тишина, тем больше шансов у нынешнего правительства добиться мира внутри страны.

Позже Лохнер отмечал, что это было типичным примером поверхностности Шлейхера – принять обычное рождественское затишье за признак лучших времен. Слухи о новых разногласиях внутри нацистского движения в сочетании со снижением его поддержки на выборах 6 ноября способствовали поддержанию подобных иллюзий. Американский посол Сэкетт был больше озабочен тем, что оказавшиеся на третьем месте коммунисты увеличат количество своих мест в рейхстаге, поскольку крайние левые казались ему куда опаснее крайних правых. Он утверждал, что для борьбы с коммунистической угрозой «в данный момент очень важно иметь сильное централизованное правительство, более-менее милитаристское». Хотя Сэкетт предупреждал Вашингтон, что Гитлер явно вознамерился «править в одиночку» и что «они с Геббельсом» отлично умеют направлять события в соответствии со своими желаниям и целями», он все же несколько пренебрежительно относился к нацистскому лидеру, называя его «одним из величайших шоуменов со времен Ф. Т. Барнума».

Авраам Плоткин, американский еврейский профсоюзный деятель, прибывший в Берлин в ноябре, продолжал ходить на политические мероприятия в надежде разобраться, что же представляют собой нацисты. Он видел второе выступление Геббельса в начале января. Нацистский пропагандист поначалу не вызвал особого энтузиазма, но потом завел толпу, обвинив евреев в убийстве одного из молодых нацистов. Плоткин в тот день отметил в своем дневнике, что все это крайне похоже на ку-клукс-клан у него на родине. Как он писал, в середине 1920-х эта организация была на подъеме, оказывала влияние на власти нескольких штатов, но потом это движение резко ослабло политически. «Мне сообщали, что в Германии свалить гитлеровцев окажется куда сложнее, но меня беспокоит то, что любое движение, держащееся на таких интенсивных эмоциях, должно быстро набирать силу, иначе его фундамент из ненависти и переживаний просто рассыплется».

На следующий день Плоткин вернулся к той же теме. «Собрания нацистов проходят без огонька, словно они чувствуют, что проиграли». Но он добавил также предупреждение: «Единственное, что настораживает – количество политических по сути убийств». Три дня спустя он побывал на еще одном собрании нацистов, где Геббельс вновь говорил про «проклятых евреев» и привел толпу в такую ярость, что Плоткин в некоторый момент испугался, что ситуация «выйдет у него из-под контроля». Но по окончании выступления потрясенный американец увидел, что молодые нацистские бойцы в форме стоят, ожидая приказа, «словно школьники; и словно школьники, они накупили себе хот-догов, когда к ним подошел продавец». Написанное в дневнике наводит на мысль, что он не мог убедить себя в том, что вот эта молодежь, поедающая хот-доги, – опасные люди.

Хотя сообщений о насилии, которое творили такие молодые люди, становилось все больше, часть богатых немецких евреев тоже не слишком беспокоилась по поводу нацизма. Эдгар Моурер вспоминал, как в конце 1932 г. обедал в доме «одного банкира по имени Арнхольт». Моурер, вероятнее всего, неправильно написал имя хозяина дома: возможно, этим банкиром был Ганс Арнхольд, который был вынужден бежать из Германии после прихода Гитлера к власти (сейчас его вилла является собственностью Американской академии в Берлине). В любом случае все собравшиеся за столом, кроме Моурера, были евреями.

За