Читать книгу - "Борьба за евразийские пограничные территории. От возвышения империй раннего Нового времени до окончания Первой мировой войны - Alfred Rieber"

Христова в христоподобного, пытаясь возродить средневековое отождествление правителя со Спасителем. Отчасти это была реакция на идеологические угрозы справа со стороны пангерманского криптопротестантского движения Шёнерера с его лозунгом "Los von Rom", слева - со стороны христианских социалистов, а также со стороны чешских и венгерских националистов, реагировавших на языковые декреты.

Строительство памятников и организация церемоний также были сосредоточены на культе императора. Самым ранним из имперских памятников, возведенных после 1848 года, была Вотивкирхе, построенная в 1853 году как церковь для венского гарнизона и служившая своего рода австрийским Вестминстерским аббатством. Большой Кайзерфорум с памятником Марии Терезии и исторической скульптурой отдавал дань уважения императорской династии. Строительство Рингштрассе было украшено многочисленными дарами Францу Иосифу, в том числе скульптурой перед парламентом, изображающей его в образе римского императора, дарующего своим землям конституцию. Еще один имперский символ - памятник императору в полный рост - был установлен перед военным учреждением в Вена-Брайтензее. К концу жизни культ монарха приобрел необычайные масштабы. Его портрет был повсюду, масштабные демонстрации свидетельствовали о его популярности. Его многочисленные поездки по провинциям, тщательно организованные, были, тем не менее, весьма успешны в донесении живого образа императора до народа. Впечатляющие юбилейные торжества 1898 года включали парад из 2 000 представителей всех национальностей (кроме непокорных чехов) в красочных национальных костюмах. Создание образа Франца Иосифа как благочестивого героя, сочетающего в себе два самых мощных элемента харизмы, было недостаточно для создания того, что Дюркгейм назвал всеобъемлющим символом консенсуса.

Один стареющий и немощный человек продемонстрировал хрупкость империи, пережившей множество бурь ценой потери большей части смысла своего существования.

 

Российская империя

С XVI века русский царь правил как прямой представитель Бога на земле, а иногда претендовал на полубожественный статус или пользовался им. Правители и их имиджмейкеры, от так называемых московских книжников до обер-прокуроров Святейшего Синода, соединяли в себе аспекты византийского василевса, монголо-татарского хана, ренессансного принца и западного абсолютистского монарха с русскими православными и индиговыми традициями, восходящими к великому князю Киевской Руси. Смена титула русского правителя - пять раз за полтысячелетия после XIII века - сопровождалась пересмотром перечня территорий, присоединенных к короне, что свидетельствовало о том, насколько имперская экспансия формировала образ господаря-царя-императора и провозглашала для подданных и внешнего мира его власть над мультикультурным обществом. Стремясь к божественной легитимации своего правления, русские цари так и не смогли установить четкую и стабильную связь между своей светской и духовной персоной, имперской и экуменической миссией.

В период между падением Константинополя в 1453 году и завоеванием мусульманских Казанского и Астраханского ханств Иваном IV Грозным в 1550-х годах православные священнослужители и московские книжники стремились создать политическое богословие, которое утвердило бы Московию в качестве истинной защитницы православия. Самым важным и спорным текстом в этой традиции стало так называемое учение о третьем Риме. Придуманное монахом Филофеем в начале XVI века, оно провозглашало Москву императорским государством, которое, опередив Рим и предупредив, что впадение в ересь приведет к концу света, "ибо четвертый Рим не будет". Эта идея имела определенную ценность среди духовенства, но, по иронии судьбы, наибольший энтузиазм она вызвала у старообрядцев, которые приняли ее апокалиптические последствия.46 Московские князья не хотели заявлять, что произошел перевод императорской власти из Византийской империи в Московскую, поскольку это влекло бы за собой моральные обязательства по отвоеванию второго Рима, Византии, у турок-внуков, обязывая их к крестовому походу, на который у них просто не хватало сил. К тому времени, когда в 1550-х годах Москва обрела достаточную военную силу для завоевания соседних Казанского и Астраханского ханств, идея крестового похода противоречила идее мирной ассимиляции многочисленного мусульманского населения этих ханств в состав империи.

Вторая сложность возникла из-за нежелания князей основывать свою легитимность исключительно на устоях православной церкви. Это означало бы подчинить свои амбиции моральному авторитету Церкви. С другой стороны, Церковь была неизменным сторонником власти московских князей в их борьбе за "собирание Русской земли" и ценным партнером в поддержании их стремления к укреплению абсолютистского правления. Таким образом, с момента возникновения единого русского государства амбивалентность характеризовала русское политическое богословие и создавала напряжение в церковно-государственных отношениях, которое так и не было полностью разрешено.

Трудности, с которыми столкнулась Церковь в качестве объединяющей политической теологии и оружия в борьбе за пограничные земли, вылились в духовный кризис XVII века, приведший к Великому расколу. Раскол стал кульминацией дебатов о реформах внутри Церкви, которые имели некоторое сходство с протестантскими движениями в Центральной Европе столетием ранее. Он также был частью более крупного культурного конфликта в западных пограничных районах, где кальвинизм и более радикальные братства боролись с Контрреформацией, возглавляемой иезуитами. Оба участника боролись за победу над православными мирянами и церковниками, подавленными бедствиями Смутного времени в начале XVII века, когда вера в Русскую церковь как защитницу чистоты православия была сильно поколеблена.

В середине XVII века два течения мысли, одно внутреннее, а другое внешнее, объединились, чтобы бросить вызов господствующему в церковной иерархии мнению, что русская литургия и богословские тексты - единственный истинный путь к спасению. Группа клириков, известная как "Ревнители благочестия", критиковала ряд практик в проведении церковных служб и народных ритуалов и празднований религиозных праздников. Спор распространился на значение литургии и относительную важность приходского духовенства и епископата. Новоназначенный патриарх Никон первоначально был связан с зилотами, но и он попал под влияние греческих священнослужителей, искавших убежища от османского владычества и новых карьер и возможностей в Московии. Благодаря своей образованности, они постепенно оказывали влияние на русских священнослужителей в направлении исправления злоупотреблений, вкравшихся в ритуал и тексты за предыдущее столетие. Среди них Паисий, патриарх Иерусалимский, проводил кампанию одного человека, чтобы убедить царя Алексея Михайловича (1645-1676) принять руководство православным миром против католиков-поляков и мусульман-османов. Он поддержал прошения к царю лидера казацких повстанцев Богдана Хмельницкого, просившего помощи в восстании против поляков. Он также преодолел первоначальное сопротивление Москвы идее войны с поляками за Украину. Он помог наладить отношения между Хмельницким и царем, что привело к заключению Переяславского договора в 1654 году, по которому левобережная Украина вошла в состав Московского государства. Вместе с другими ведущими духовными лицами на Балканах и Ближнем Востоке он проповедовал, что Хмельницкому и московитам необходимо присоединиться к войне за освобождение славян от турецкого ига. Никон отнесся к этому с пониманием. Будучи новгородским митрополитом, он выступал против политики правительства по возвращению православных беженцев из-под шведского владычества в пограничные карельские земли и поддерживал идею освобождения своих единоверцев от еретичествующих шведов. Но каким бы благочестивым он ни был, Алексей Михайлович не собирался