Читать книгу - "Сибирь и первые американцы - Сергей Александрович Васильев"

«В силуэте лунных пятен различимы дерево или куст»; «Ныне безрогое животное теряет рога или лишается возможности их получить»; «Первые лодки сделаны из непригодного материала ― глины, воска и т. п.»; «Мужской персонаж прячет одежду женщины, явившейся из иного мира (дева-лебедь, -рыба, -звезда и т. п.), заставляя женщину выйти за него замуж или помочь ему»; «Мужской персонаж женится на спустившейся на землю и пойманной им женщине, связанной с верхним миром (она — птица, небесная дева, звезда и т. п.)»; «Поймав человека, людоед несет свою добычу домой, однако пойманный убегает по дороге»; «Персонаж приглашает животных или птиц расположиться вокруг него и сосредоточить внимание на какой-либо деятельности (обычно, закрыв глаза), затем убивает собравшихся по одному».

Таких мотивов в нашем электронном каталоге ― полторы тысячи, и распространение каждого прослежено по всем континентам. Предполагается, что тексты, содержащие какой-либо мотив, включают все его особенности, заявленные в определении мотива, а не просто «что-то похожее». Мотивы не имеют вариантов, но определения многих мотивов частично перекрывают друг друга. В приведенных выше примерах мотивы спрятанной одежды и женитьбы на небесной деве сочетаются часто, но не всегда. Бывают повествования, в которых герой прячет одежду девы-рыбы, а вовсе не лебеди, или ловит небесную деву иным способом, не пряча ее одежды. Существенны или нет такого рода подробности и стоит ли их отмечать ― это зависит от материала. Если определенный вариант повествования встречается в пределах особого ареала, его следует выделять. Если же какая-либо подробность распределена бессистемно, здесь и там, то сосредоточиваться на ней нет нужды.

Мы не рассматриваем поэтому мотивы, распространенные повсеместно или беспорядочно, но лишь такие, которые присутствуют на одних территориях и явно отсутствуют на других. Не представляют для нас интереса и мотивы сугубо локальные. Наш каталог сформирован не ради учета элементов повествований (для этого есть специальные фольклорные указатели), а в качестве базы данных для решения конкретных задач ― прослеживания древних миграций и дальних контактов между культурами.

Носители традиций сами никаких мотивов не выделяют: они рассказывают «истории» на определенный сюжет. Сюжеты вариативны, изменчивы, не всегда ясно разграничены, но в основном все же опознаваемы: как мы, так и рассказчики текстов отличают одну «историю» от другой. Если сюжеты варьируют, представлены множеством вариантов, то чем тогда определяется их самотождественность? Она обусловлена тем, что сюжеты включают сюжетообразующие мотивы, которые легко опознать и на которых сосредоточивается наше внимание. В любом тексте содержится и множество других мотивов. Некоторые мотивы, являясь случайными и побочными для данного сюжета, могут оказаться центральными, сюжетообразующими для другого.

Поскольку мотивы не существуют сами по себе, изолированно, рассказчики их не замечают и используют бессознательно. Именно поэтому элементы повествований и способны сохраняться неопределенно долго, переходя из одного рассказа в другой. Меняется язык, истории заимствуются и рассказываются на других языках, но содержащиеся в этих историях мотивы не меняются или меняются очень медленно. Время первичного возникновения мотива определить невозможно. Однако, выявляя ареалы мотивов и сравнивая их с ареалами культур, языков, генетических линий, которые по данным археологии, лингвистики и генетики реконструированы для определенных эпох, мы можем оценить время распространения мотивов.

Подобно генам, мотивы подвержены самокопированию или репликации. Делают они это с помощью людей, рассказчиков, а тексты являются той средой, в которой мотивы «живут». Если текст плохо запоминается, неинтересен, не считается важным, то его перестают пересказывать и он «умирает». Вместе с ним «умирают» и все встроенные в него мотивы, процесс их репликации прекращается. Выживают те, которые использованы в интересных и важных рассказах. На протяжении тысячелетий должен был происходить естественный отбор мотивов. Сохранялись и распространялись такие мотивы, с помощью которых создавались легко запоминавшиеся повествования. Также сохранялись повествования (и, значит, встроенные в них мотивы), которые признавались сакральными и запоминались целенаправленно. Определить заранее, какой рассказ станет частью священной традиции определенного племени и будет специально выучиваться, невозможно ― это дело случая. Однако мотивы, описывающие появление мира и его элементов, скорее всего имели наиболее высокую вероятность попасть в сакральные тексты. Подобные мотивы принято называть космогоническими (рассказывающими о становлении мироздания), космологическими (описывающими его устройство) и этиологическими (объясняющими, откуда взялись те или иные особенности людей, животных, растений, небесных светил, минералов и т. п.). При этом из двух мифов большие шансы сохраниться имел все же тот, чей сюжет был построен логичнее и потому лучше запоминался.

Отбор образов и сюжетных ходов по яркости, логичности и запоминаемости осуществлялся тем интенсивнее и быстрее, чем чаще тексты пересказывали, чем больше людей общались друг с другом. В Евразии, от Атлантики до Индии и Китая, на протяжении последних двух тыс. лет жили десятки, а затем и сотни миллионов рассказчиков и слушателей волшебных сказок. В Австралии же до появления там европейцев число знатоков похождений тотемных предков измерялось немногими тысячами. При этом в Евразии торговцы, паломники, пираты, пленники, воины практически моментально разносили запомнившиеся повествования на сотни и тысячи километров. Напротив, каждая группа австралийских аборигенов общалась лишь со своими непосредственными соседями. Отсюда легко понять, почему фольклор основной территории Евразии включает множество относительно сложных, но структурно логичных сюжетообразующих мотивов: ведь каждый из них многократно прошел здесь отбор на запоминание. В австралийском же фольклоре такие мотивы редки, повествования относительно бесструктурны, сюжетные ходы слабо мотивированы и непредсказуемы.

Америка, Сибирь, Индия (точнее, те ее районы, где сохранились небольшие племенные народы), Юго-Восточная Азия и Океания, которые нас сейчас интересуют в наибольшей мере, занимают промежуточное положение между евразийскими цивилизациями и Австралией. Ко времени появления европейцев плотность населения здесь сильно различалась по регионам, но почти нигде не была столь низкой, как в Австралии, и столь высокой, как в Европе или Китае. Также и интенсивность дальних контактов в этих районах была средней ― выше австралийской, но ниже, чем в зоне цивилизаций Старого Света. Именно такому положению и соответствует состояние записанного миссионерами, этнологами и лингвистами фольклора обитателей Нового Света, Океании и окраинных областей Азии. В отличие от австралийского, этот фольклор довольно стандартен, в Америке и на окраинах Азии распространены десятки, если не сотни, широко известных сюжетов ― как космогонических, так и приключенческих и анекдотических (похождения безответственных обманщиков и плутов, которых фольклористы называют трикстерами). Вместе с тем есть немало повествований, представленных в пределах лишь небольших территорий.

Подобная ситуация как нельзя более благоприятна для изучения древних культурных связей. С одной стороны, фольклор Америки и евразийских окраин эти связи, конечно же, отражает. С другой — миграция мотивов не была в этих районах мира столь же интенсивной, как в средневековой Европе,