Читать книгу - "Мне как молитва эти имена. От Баха до Рихтера - Игорь Горин"

      Ныряют и снова взмывают — все выше и выше! —

                          На солнце мелькают —

              И исчезают все в прозрачной синеве.

       Зачем поддались вы соблазнам ветра, листья,

        Что может ждать вас, горстку смелых душ?

                              Трава чужая?

                          Гранит бездушный?

       Или холодная вода — еще бы хорошо залива,

                А не болота или грязного пруда.

                               А впрочем...

     Может быть совсем-совсем иная у вас судьба?

       Быть может не земля, но небо — ваш удел,

          И вы теперь уже не листья — птицы!?

             Или безвременно умерших души?

        Или мечты, что вот-вот воплотятся...

                             Кто знает...

      Много ли вообще дано нам знать и видеть!

                           Вот и сейчас —

                      Я вижу только дуб,

               Стоящий на газоне одиноко,

                  Да утомленную березу,

                       Два — три клена,

          Да те листы, что тихо и бескрыло

          Ложатся на траву, как сонм теней,

          И засыпают, перешептываясь с ней.

Вынужден сделать одну оговорку: Брамс не писал программную музыку, но моя рапсодия, к сожалению, все же стихи. Как и нижеследующие

ТРИ ИНТЕРМЕЦЦО

                   Бешеный конь!

     Всю жизнь его пытаюсь оседлать,

         Но незаметно ускользает он,

Чтоб насмехаться надо мной на расстоянье.

                        Утро.

      Еще не вынырнув из омута, опять 

 Стремительный негромкий слышу топот.

    Проклятье! Какая слабость в теле...

                    С усилием,

            Как раненная птица,

           Взметнулась мысль —

   И полетела, понеслась вдогонку!

                        * * *

       Тем темней моя грусть,

       Чем она беспредметней.

  Звонко птицы поют под дождем.

                        * * *

  Горячее сердце — потухший вулкан.

      На исходе безводная осень.

   Если кто-нибудь спросит меня, —

                 Где-то там...

АНТОНИН ДВОРЖАК

ЧЕШСКИЙ ДУБ

«В музыке — жизнь чехов».

/Бедржих Сметана/

Вот я держу сейчас в руках очень красивый журнал «Добро пожаловать в Сердце Европы», ревю о Чешской Республике, и думаю: а каково, если в двух словах, биение этого сердца, каким оно слышится сотням тысяч пусть даже никогда не бывавших в Чехии людей? Конечно же музыкой! Не вызывает сомнений, что из всех небольших стран центральной и восточной Европы, не считая Австрию, вклад чехов в мировую музыкальную культуру едва ли не наиболее значительный. Конечно, были Шопен в Польше и Лист в Венгрии и еще ряд крупных композиторов в тех же и в других «малых» странах, но это 19 век, а в Чехии уже в 18-ом появились прославившиеся на всю Европу музыканты, такие как Богуслав Черногорский, Франтишек Мича, Ян Вацлав Стамиц, братья Иржи и Франтишек Бенда и, конечно, Йозеф Мысливичек, друживший с самим Моцартом. Ну а в 19 веке были основоположник национальной чешской музыки Бедржих Сметана, и Леош Яначек, и Зденек Фибих, Йозеф Богуслав Ферстер и Йозеф Сук, позже Богуслав Мартину и ряд других талантливых, хотя и не столь крупных музыкантов. И все же есть один композитор, чье имя в этом списке стоит особняком (так же, как Чайковский в России), это Антонин Дворжак. Я бы сказал, что он высится как могучий дуб в «лиственном» (если уж развивать метафору) лесу чешской музыки, дуб, глубоко ушедший корнями в родную землю, устоявший перед всеми испытаниями нелегкой судьбы, дуб, чья роскошная крона одновременно и величественна и нежна своими молодыми побегами и все тянется, тянется к солнцу. Видимо примерно то же почувствовал один Нью-Йоркский критик, вот что написавший о нем в 1894 г.: «Есть лишь один из ныне живущих композиторов, чьи идеалы солнечны, кто в музыке наивен, как дитя, и мудр, как змея... Он пишет музыку, от которой веет ароматом лесов и лугов, гор и морей...».

К сожалению, «вдохнуть эти ароматы» нам в России удается нечасто. Уж и не знаю, почему из всего многообразия произведений, созданных Дворжаком почти во всех жанрах (10 опер, столько же ораторий и кантат, 9 симфоний и еще около 25 сочинений для оркестра, 7 концертов с солирующим инструментом, около 40 камерно-инструментальных ансамблей, 14 сборников фортепьянной музыки и так далее), более или менее регулярно исполняются лишь несколько. Столь несправедливое отношение (в этом я убежден) к одному из величайших современников Брамса и Чайковского побудило меня, отнюдь не музыковеда — поэта, поделиться с читателями тем сравнительно немногим, что мне известно о Дворжаке, музыканте и человеке.

Антонин Дворжак родился 8 сентября 1841 г. в местечке Нелагозевсе (в ту пору Мюльгаузен) на берегу Влтавы, севернее Праги. Отец — мясник, владелец небольшого постоялого двора. Ну, мясник мясником, а на цитре он играл, и братья его играли — кто на скрипке, кто сразу на нескольких инструментах, так что и Антонин, благо он был первенцем из 8 детей, вскоре получил в подарок скрипочку, а его первым музыкальным учителем стал кантор в местном костеле Йозеф Шпиц. Тем не менее, отец, естественно, видел в старшем сыне своего преемника и в 1853 г., по окончании местной двухлетней школы, послал его в соседний городок Злонице, где Антонин поселился у своего дяди и стал обучаться профессии мясника в ремесленном цехе, работая на бойне и в мясной лавке. Одновременно он продолжил занятия музыкой у тамошнего кантора Лемана, серьезного педагога и музыканта. Еще через год Антонин получил свидетельство, что стал подмастерьем, и неизвестно, как сложилась бы его дальнейшая судьба, если бы Леман не уговорил отца отправить сына в Прагу для обучения в Органной школе, куда Дворжак был зачислен в октябре 1857 г., и которую успешно закончил в июле 59-го. К этому времени относятся и его первые, не сохранившиеся, композиторские опыты.

В сентябре того же года Дворжак надолго поселился в семье родственника отца Вацлава Душека и вскоре получил место альтиста в частной капелле Комзака. Жалованье он там имел весьма скромное, вынужден был где