Читать книгу - "Моя Наша жизнь - Нина Фонштейн"

режиссировал несколько групп. Казахи спрятались под простыней, изображая «корабля пустыни «– верблюда, на котором сидела полуобнаженная красивая девушка со Спидолой в руках, что отражало движение в современность. Наша группа вышла с бумажными душами и песней «А без воды… и не туды и не сюды…», потому что в бунгало, расположенных ближе к вершине холма, вода не поступала. Марк придумывал быстро и весело.

В Варне они с Аликом навещали Василия Аксенова, который жил в то время в местном Доме творчества. Пришли, восторгаясь его дисциплиной и работоспособностью: Аксенов проводил каждый день обязательное число часов за «писанием». Принесли от него какие-то деньги и с четким указанием только проесть или пропить отдали нам (они назавтра уезжали) со строгим запретом тратить на шмотки.

Розовский в это время был одновременно директором и режиссером театра-студии при МГУ «Наш дом». Как выяснилось, директорство (администрирование), за которое ему дополнительно к 60 рублям за должность главного режиссера платили еще 30, отнимало у него кучу времени. Неизвестно почему (большая часть нашего общения проходила на пляже) Марку с Аликом пришло в голову, что я могла бы быть удачным директором. Они так серьезно развивали эту мысль, что и я загорелась и поверила, что смогу сочетать работу, переводы, аспирантуру и восьмилетнего уже Мишу с параллельной работой по вечерам.

Юра, как всегда, меня поддержал, но мы на минуточку забыли про маму. Репетиции в «Нашем Доме» заканчивались только под угрозой закрытия метро. А мама никогда не засыпала, пока все не собирались дома. Мое первое участие в вечерней репетиции оказалось и последним. Марк все понял, я ходила на все его спектакли и дневные репетиции, часто брала Мишу с собой. Мой ребенок заставлял повторно смеяться весь зал, когда выдавал громкий детский хохот в двусмысленных местах, которые понять явно не мог.

Вскоре в качестве директора появился Семен Фердман, будущий Фарада, выпускник МВТУ, который присоединился и к актерам.

Труппа искрила талантами: Александр Филиппенко, Михаил Филиппов, Илья Рутенберг, Петр Точилин, со вставным номером выступал ученик циркового училища Геннадий Хазанов.

Пару лет прошло с переменным успехом. Марк успешно репетировал у Владимирова в Ленсовете «Мистерию Буфф» (Алиса Фрейндлих ждала ребенка, и можно было думать о спектакле без нее в главной роли), но искусствоведы революционной столицы спектакль не выпустили.

В МГУ успешно шли «Мы строим наш дом», «Пять новелл в пятой комнате», но очень острое Кирсановское «Сказание про царя Макса Емельяна», где, в частности, Филиппенко был блистателен в роли Смерти, вызвало яростное сопротивление «искусствоведов», а после буквально нескольких (если не одной) постановок «Из реки по имени факт» в 1969-м театр закрыли. («В Чехословакии тоже все началось с театра»).

Спектакль был действительно еще более острый, яростно ехидный. Цитаты из Зощенко (с левой стороны сцены) насмерть развенчивали как бы блистательные факты победы социализма, декларируемые с правой стороны, но зал в тихом восторге оценивал смелость все это проговорить, как и возможность это слышать. Знаю, что на заседании соответствующего «органа», принимающего решение о закрытии театра, Марк взывал, что им будет стыдно, как исключающим Солженицина из Союза писателей, – не помогло.

Какое-то время Марк искал «приемных родителей», пробуя Дом ученых, отраслевые клубы. Ставил далеко от Москвы нашумевшие спектакли как «Убивец» в Риге, позже «Холстомер» в БДТ (он мне рассказывал лично, как Товстоногов тонко устроил «изъем» его авторства, что позже я прочла в подробностях и в его книге).

Вначале студию пригрели в Доме медицинских работников, потом появилась перспектива Театра у Никитских ворот, который много лет оставался заветной морковкой и долго перестраивался, в то время, как все поклонники, включая нас, ездили на Войковскую в «Лебедь».

В Театре МГУ на всех без исключения спектаклях, как бы много раз они ни повторялись, приходила жена Марка Инга. Она тоже закончила МГУ, была кандидатом наук, очень подобранная, совершенно далекая от богемы, которую ярко представлял Марк.

Он как-то сказал про нее так образно, что я не раз вспоминала его фразу, примеривая ее к Юре:

– Она абсолютно мой человек. В ее глазах я всегда прав. Скажут, что убил, – она ответит, что так и нужно было. Она даже если и загуляет, то не от меня, а в мою честь.

Последнее звучало самым ярким доводом преданности.

Мы почти лет десять не контактировали или виделись через сцену и вдруг случайно столкнулись в метро у телефонных автоматов. Тепло обнялись, наспех обменивались новостями:

– Как Инга?

– Мы давно развелись.

– Ты что, ты же говорил, что она самый твой человек?

– Это я был такой дурак? Жениться нужно на артистках, чтобы жить одной жизнью.

Вместе со всеми переживали, когда дочь Марка была одной из возможных жертв Норд-Оста.

От общих знакомых, играющих в его современном театре, слышала, что Марк по-прежнему поддерживает все компанейские сборы, чувствуя себя как бы в одной с ними возрастной категории. По его духу это наверняка непритворно. Читала, что это подтверждает и его последняя жена, которая моложе его лет на 30.

МВМИ – Шепеляковский

Строго пообещав Иофису уйти в конце марта, я не очень представляла, как и куда я смогу устроиться. Я не могла согласиться на меньшую зарплату, и было не очень ясно, где и как находить место старшего научного сотрудника. Накаком-то заседании секции металловедов, когда я робко поделилась своим намерением, профессор Иосиф Львович Миркин (Миркин старший) мудро пояснил:

– Это настолько трудная задача, что нужно, чтобы на каждом углу знали, что Нина Фонштейн ищет работу.

Помог, как всегда, случай, на этот раз понятный только тем, что жил в семидесятых. Мне позвонил Михаил Аронович Криштал, дал телефон Константина Захаровича Шепеляковского, который недавно перешел с ЗИЛа в Московский вечерний металлургический институт, и сказал, что тот ищет сотрудника.

В те времена защиты кандидатских диссертаций непременно заканчивались банкетом в ресторане (в то время достаточно посильным мероприятием). По совпадению чей-то банкет был на той же неделе, и Рувим Иосифович Энтин вдруг обернулся ко мне через стол:

– Мне звонил ваш будущий шеф, спрашивал о вас.

Я предельно напряглась:

– И что вы сказали?

– То, что все мы о вас думаем: за что возьмется, то и сможет.

Я с напряжением несу эту оценку всю жизнь, проверяя ее соответствие истине. Может, поэтому у меня хватает ума не браться за то, чего не могу?

Когда встречалась с Шепеляковским, стала понятна причина и срочность его поисков. На дворе была середина марта. В соцобязательствах кафедры был запуск рентгеновского аппарата к 100-летию со дня