Читать книгу - "Возрождение - Уильям Джеймс Дюрант"

писать портреты различных дожей; почти все эти портреты утрачены; остались три мастерски выполненные фигуры: Никколо Марчелло (умер до рождения Тициана) — уродливое лицо и роскошная мантия; Антонио Гримант (на картине «Вера» во Дворце дожей) — аскетическое лицо и роскошная мантия; и Андреа Гритти — менее роскошная мантия, но сильное лицо, сосредоточившее в себе все решительное величие Венеции. Противоположностью является нежная Клариче Строцци, которую Аретино восхвалял слишком полно. Портреты Аретино, хранящиеся в галерее Питти во Флоренции и в коллекции Фрика в Нью-Йорке, — это безжалостные изображения очаровательного негодяя в исполнении его самого близкого друга. Нежнее всего Тициан вспоминает Бембо, поэта-любовника, ставшего к этому времени (1542) кардиналом. Среди величайших портретов в галерее Тициана — «Юрист Ипполито Риминальди» (1542), известный как герцог Норфолкский: растрепанные каштановые волосы, высокий лоб, скудные усы и борода, твердые губы, тонкий нос, пронзительный взгляд; мы начинаем лучше понимать Италию и Венецию, когда видим, что у них были такие люди, в которых прекрасные тела и изысканные одежды были лишь внешней формой сильной воли, готовой к любым испытаниям, и проницательного ума, внимательного ко всем граням опыта и искусства.

Самые интересные портреты Тициана — его собственные. Он изображал себя несколько раз, наконец, в возрасте восьмидесяти девяти лет. Стоя перед этим автопортретом в Прадо, мы видим лицо, изрезанное и все же очищенное потоком бесчисленных дней; тюбетейку, не совсем закрывающую белые волосы; рыжую бороду, почти закрывающую лицо; крупный нос, дышащий силой; голубые глаза, немного мрачные, видящие смерть ближе, чем она была на самом деле; руку, хватающую кисть — великую художественную страсть, еще не растраченную. Именно он — не дожи, не сенаторы, не купцы — был властелином Венеции на протяжении полувека, подарив бессмертие преходящим аристократам и королям и возведя свой город в один ряд с Флоренцией и Римом в истории Возрождения.

Теперь он был богатым человеком, хотя воспоминания о ранней неуверенности в себе заставляли его быть до конца жадным. Венеция освободила его от некоторых налогов «из уважения к его редким достоинствам».24 Он носил элегантную одежду и жил в комфортабельном доме с просторным садом, выходившим на лагуну; мы представляем его там, развлекающим поэтов, художников, представителей голубых кровей, кардиналов и королей. Любовница, на которой он женился в 1525 году, после рождения от нее двух сыновей, умерла в 1530 году, и он вновь обрел свободу, которой наслаждался почти полвека. Его дочь Лавиния была его радостью и гордостью, и он делал любовные портреты ее, даже в зрелом возрасте; но она тоже умерла через несколько лет после его женитьбы. Один из сыновей, Помпонио, стал никчемным пустозвоном, опечалив сердце старика; другой, Орацио, написал несколько утраченных картин и, вероятно, участвовал в работах, приписываемых последним годам жизни его отца. Возможно, тогда ему помогал еще один ученик Тициана — Доменико Теотокопулос, «Эль Греко», хотя в пышных фигурах и радостных сценах Тициана нет никаких признаков этого.

До глубокой старости он рисовал почти каждый день и находил в искусстве свое единственное надежное счастье. Там он знал, что он мастер, что весь мир признает его, что его рука не утратила ни хитрости, ни остроты глаза; даже его интеллект, как и воображение, казалось, сохранили свою силу до конца. Некоторые покупатели жаловались, что эти последние картины были отправлены им незаконченными, но даже в этом случае они были чудесами. Вероятно, ни один другой художник — за исключением Рафаэля — не обладал таким техническим мастерством, таким контролем цвета и фактуры, таким волшебством пестрого света. Его недостатки заключались в быстроте исполнения, иногда в небрежности рисунка; большинство его предварительных эскизов были предварительными; но, когда он находил время, он мог создать такое чудо, как рисунок пером Медоро и Анжелики в музее Бонна в Байонне. В портретной живописи ему приходилось работать быстро, поскольку его объекты были слишком нетерпеливы и заняты, чтобы давать ему долгие или частые сеансы; поэтому он делал быстрый набросок и писал по нему, возможно, вкладывая в лицо и голову объекта больше, чем было на самом деле. В других картинах, кроме портретов, он слишком много внимания уделял физическим чертам и редко улавливал духовную сущность; по глубине прозрения и чувства он не мог сравниться с Леонардо или Микеланджело. Но как здорово его искусство по сравнению с их! Никаких ненормальных интровертных раздумий, никакого вулканического ропота на природу мира и человека; Тициан принимал мир таким, каким он его находил, принимал мужчин такими, какими он их находил, принимал женщин такими, какими он их находил, и наслаждался ими всеми. Он был откровенным язычником, который с восторгом созерцал женскую архитектуру на протяжении девяноста лет; даже его «Девы» здоровы, счастливы и юны. Нищета, горе и неустроенность жизни не нашли места в искусстве Тициана; за исключением нескольких мученических смертей и распятий, все вокруг — красота и радость.

Он старел, пока писал картины, и прожил четверть века после обычного срока жизни. На восемьдесят восьмом году жизни он отправился в Брешию и принял трудный заказ на роспись потолка во дворце коммуны. Вазари, навестив его на девяностом году жизни, застал его за работой с кистью в руках. В девяносто один год он написал портрет Якопо да Страда (Вена), блестящий по цвету, сильный по характеру. Но вот, наконец, его рука начала дрожать, глаза ослабли, и он почувствовал, что пришло время для благочестия. В 1576 году, в возрасте девяноста девяти лет, он согласился написать «Погребение Христа» для церкви Фрари в обмен на место для погребения, где уже висели две его величайшие работы. Он не успел закончить картину, и ему не хватило одного года, чтобы дожить до столетия. В тот год в Венеции разразилась чума; каждый день умирало по двести человек, четвертая часть населения погибла от моровой язвы. Сам Тициан умер во время чумы, вероятно, не от нее, а от старости (26 августа 1576 года). Правительство отменило запрет на публичные собрания, чтобы устроить ему государственные похороны. Его похоронили в Санта-Мария-Глориоза-де-Фрари, как он того и желал. Это был конец великолепной жизни и чудесной эпохи.

IV. ТИНТОРЕТТО: 1518–94

Это был не совсем конец, ведь почти такому же великому по силе и духу человеку оставалось жить еще восемнадцать лет, и