Читать книгу - "Музыка как предмет логики - Алексей Федорович Лосев"

Где край и цель, где вершина и низ, где восхождение и тропа вниз?

Сведем еще раз воедино все, о чем молилась и рвалась душа в предыдущем извещении.

· Мир мучительный и сладостный, напоенный восторгами и мучительно-сладкими исступлениями;

· мир, в котором погашены все познавательные жесты и отсутствуют логические определения и нормы;

· мир, который не делится на сознание и бытие, но весь есть некая их синтетическая и извечная слитость;

· мир, данный как вечное Стремление и Воля, саморазрушение и истощение, и как вечное Творчество и Воскресение;

· мир, который насквозь есть Божество и его страстная Жизнь и Страсть, в котором растворились и синтетически воссоединились природа и человек, судьба и Божество, история и вселенские судьбы Абсолютного;

· наконец, мир беспринципный и вечно играющий, беспричинный и бесцельный,

· мир, где слиты начала и концы, где нет меры и веса,

· мир – капризные грезы,

· мир как непостоянное море снов и неустанная бездна откровений.

Это – музыка и музыкальный восторг [9].

II. МУЗЫКА И МАТЕМАТИКА.

1. Истинный феномен музыки и математика.

1.

Нужно отбросить далеко от себя всякие абстрактно-метафизические, будь то спиритуалистические или материалистические, выведения чистого феномена музыки или какого-нибудь иного рода бытия. Музыка не есть ни материя, ни живое тело, ни психика, и вообще она не есть какая-либо вещь и совокупность вещей. Популярность музыкального искусства, с одной стороны, и музыкальная ограниченность – с другой, привели к тому, что музыку рассматривают почти исключительно как некое психологическое переживание, за пределами которого только какие-то перепонки да невидимые физические иксы. На самом деле феноменологически музыкальное бытие в той же мере ниоткуда не выводимо, как и вообще бытие разума, эйдетическое бытие. В стихии логоса не более идеальности, чем в стихии музыки. И само музыкальное бытие есть лишь момент в общей эйдетической стихии разума. Нашим феноменологам, по которым музыка «делает эстетику насквозь чувственной, почти животно-чувственной», и «музыка убивает смысл», не мешало бы лучше помнить своего руководителя Гуссерля, который «ноэтически-ноэматическую» структуру определяет не только в отношении к познанию в узком смысле, но также и в отношении к сфере «душевных движений» и воли (Ideen. I. 1913, § 95) и даже свои «тетические» акты простирает на всю сферу сознания вообще (§ 117). Отсюда один вывод: музыкальное сознание есть тоже в некотором смысле эйдетическое, и потому оно требует, как и любая логическая структура, тоже своего описания.

Значит, перед нами две задачи:

· обнаружить идеальность музыкального бытия и

· указать его спецификум по сравнению с бытием логическим.

2.

Первое сделать нетрудно. В самом деле, ясно прежде всего, что музыка не есть ни в какой мере бытие физическое или психическое. Любое произведение музыкальной литературы предстоит нам в той же идеальной законченности и неподвижности, как и всякое произведение изобразительного искусства. Мало того, нельзя указать подлинную сферу бытия, к которой относится музыка, вообще ссылками на время и текучесть просто. С этой точки зрения я не могу ничего иного указать, как бытие математического предмета, т.е. числа.

Только идеальность численных отношений может быть сравниваема с эйдетической завершенностью музыкального объекта.

Феноменология, описывая логическое сознание, указывает, напр., на интенциональность, на свойство этого сознания быть отнесенным к предмету, быть направленным на предмет; и это в полной мере применимо к музыкальному сознанию, ибо разве музыкальное сознание не направлено на некоторое, вполне определенное бытие музыки?

Феноменология устанавливает в сознании, далее, напр., момент ноэтический, т.е. момент осмысливающий переживание и конструирующий его предметность; она устанавливает момент ноэматический, идеально коррелирующий предметное содержание, и т.д.

Но все это, конечно, вполне применимо и к музыкальному сознанию, ибо оно применимо, по самому смыслу феноменологии, и ко всякому сознанию.

3.

Итак, музыка и математика – одно и то же в смысле идеальности сферы, к которой то и другое относится.

Математика никакого отношения не имеет к реальному пространственному треугольнику, к шероховатости его сторон, к прямизне или кривизне линий, его составляющих, и т.д., хотя и никто из здравомыслящих не станет отрицать, что оба эти треугольника взаимно отражают друг друга.

Математика, далее, никакого отношения не имеет к тем психическим данностям, которые сопровождают работу математика по формулировке и доказательству математических положений, хотя без этих психических данностей эмпирически невозможно построить никакую математику.

Какие бы мысли, чувства, волнения, догадки, сомнения и т.д. и т.д. я ни переживал при анализировании математического материала, – это совершенно никакого отношения не имеет к содержанию и значимости самого этого материала как такового. Теорема верна или неверна сама по себе, независимо от того, известна ли она математикам или неизвестна, понимает ее кто-нибудь или не понимает, и т.д.

Вот к этой чисто идеальной сфере и относится музыкальное бытие. Тут тоже не важно, чувствуете ли вы эту симфонию или не чувствуете и как чувствуете, и чувствует ли вообще кто-нибудь. Неважно для смысла и идеального лика симфонии также и то, была ли она создана кем-нибудь или не была создана никогда и никем. Все эти вопросы о «происхождении» музыкального произведения, вся эта физико-физиолого-психологическая стихия никакого смыслового отношения к музыке как к таковой не имеет. Музыка есть бытие sui generis, такое же неподвижно-идеальное, законченно-оформленное, ясное и простое, как любая простейшая аксиома или теорема математики.

Удивительно, как эстетики не хотят замечать объективности музыки. Психика, физика, потом опять – физика, психика, и т.д. без конца. Быть может, еще немного сентиментальностей о силе музыкальных волнений и сведéние музыки на «эмоции», «язык чувств». И потом опять: за психикой физика, за физикой психика и т.д. Это проклятие натуралистически-психологистической метафизики тяготеет решительно над подавляющим большинством и музыкантов, и эстетиков музыки, и всяческих ее теоретиков, и психологов, и физиков, и физиологов. Надо с корнем вырвать все эти материализмы и спиритуалистические интеллектуализмы, волюнтаризмы, все эти рассуждения о творчестве в психике, все эти утонченные концепции «потока сознания», «творческой эволюции», «абсолютного творчества» и пр. и пр. Все это – психология. А музыка так же далека от психологии, как и математика. И чтобы музыкально понять музыкальное произведение, мне не надо никакой физики, никакой физиологии, никакой психологии, никакой метафизики, а нужна только сама музыка и больше ничего.

2. Общее положение музыкального бытия в системе эйдетического бытия.

Ориентация на математику и постоянное сравнение музыки с математикой – отныне наш метод. Однако углубимся сейчас во вторую из поставленных выше задач: если музыка относится к эйдетической