Читать книгу - "Вчера, позавчера… - Владимир Алексеевич Милашевский"

и с большим вкусом человек! Я занес ему как-то свои рисунки… Знакомства с ним у меня не было. Как только увидел он мои «пробы пера», то сразу, не раздумывая, сказал: «Это пойдет!» Ну, дальше как-то и потекли заказы… Сегодня получил приглашение в «Столицу и усадьбу»! Значит, и нашей аристократии буду известен… Великие князья выписывают этот журнал!

Рисунки Сергея Лодыгина можно было бы назвать третьим сортом искусства Обри Бёрдсли! Искусство, сниженное для понимания так называемой культурной толпы, потребителей уличных журналов!

Но кто сказал, что для искусства третьего сорта не нужен талант? Третий сорт искусства имеет свои законы бытия, свою биологическую жизненность! Не шутите с третьим сортом!

Были уже целые эпохи, которые на своем интеллектуальном знамени начертали… нет, не «третий сорт», конечно, ну, а как-нибудь повозвышенней звучащее…

Да! Да! Именно этот сорт и считали нужным, необходимым и даже исключающим все другое!

И, однако, чтобы описать день 13-го года… (почему нужно описывать одних гениев?) — и Сережа Лодыгин из Саратова и Регинин из Витебска должны как-то в нем уместиться!

Все эти культурные студенты, курсистки, рвавшиеся к знанию и, конечно, к «красоте», раевки, бестужевки, медички, инженерши «со вкусом», штабе-капитанши с претензиями…

Всем им надо искусство «по плечу». Слишком острые отравы могли оттолкнуть их!

Какой коктейль из снадобий и эссенций представляло собою искусство английского юноши Бёрдсли, тонко запрятанная, вся в каких-то намеках на необычное, эротика! Он, как пчелка, собрал мед с разных цветений!

Прерафаэлиты Англии, нисколько не похожие на итальянцев и художников до Рафаэля, с их неповторимой поэтичностью и остротой!

Пряные, гвоздичные ароматы Боттичелли! Триумфальный, жесткий и нежный одновременно Мантенья! Юношеские ноги с перехватами у коленок, как бы мета мужеложского Возрождения!

Влюбленные кентавры, задумчивые Венеры!

Словом, тот привкус искусства, который цвел до 1500 года и потом — исчез!

Восемнадцатый век, иллюстраторы — графики сумасшедшего сладострастия: Бинэ, Дюбикур! Ужины, изображенные Моро лё Жён, столики, люстры, буфеты Буля, такие чувственные по формам, точно это — раздевшаяся женщина!

Нежный японец Утамаро и злой лицедей Сяраку.

А главное, все эти эссенции могут оттолкнуть мечтающую мадам Бовари из Тамбова!

Нет, не угнаться Сереже из Саратова за лондонским Обри! У Лодыгина все попроще… Кукольные девушки с расцелованными пышными губками. Иногда видна грудь, почти чертежная. Нимфы запутались в изгибах лиан, водорослей или плывут в струящихся сигарных дымах.

«Великий Европейский Модерн»! Разве можно не коснуться его, описывая 13-й год!

Слава лепится многими руками! Мы аплодируем только тому, что не выше нас!

Ну, а раз «слава», то почему не прибавить розового цвета в губы и чернику в брови и ресницы!

Я сделал вид, что не заметил это «подмазе»!

— Не мешает твой успех занятиям в институте?

— Конечно, мешает… Надо за чертежами сидеть, лекции по сопротивлению материалов слушать. А тут скорей беги в «Вену»! Регинин все дела вершит в этом ресторане. Надо обедать! На обед уходит часов шесть! Это — штаб-квартира всех рыцарей пера и кисти! Утром надо наброски рисунка приготовить, а к двум часам уже летишь в «Вену»! Форму ношу только, чтобы не шантрапой выглядеть!

Подслушанный разговор в ресторане.

— Кто этот молодой человек с лицом падшего ангела? — спрашивает Она.

— Это тот, что сидит там у стены? Это — художник Лодыгин!

— Ах, вот он какой! Он так же изящен и так же порочен, как и его рисунки! Вам ведь нравятся виньетки Сергея Лодыгина?

— Ну, конечно! Это воплощение самого тонкого вкуса! — говорит Он, подливая вино в ее бокал.

Так часто, читая о той эпохе и литературных деятелях, натыкаешься на упоминание о ресторане «Вена», как некоем сборище журналистов и литераторов, правда, не первой величины.

И как-то никому из этих мемуаристов и в голову не пришло описать этот ресторан и его некую особенность, отличающую его от других.

Мне приходилось не раз обедать в нем, причем привлекало меня любопытство посмотреть на живых людей, фамилии которых так часто встречаются в журналах!

Ресторан этот находился на Малой Морской — теперь улице Гоголя. Не могу указать дома, где он был. Он считался не из дорогих заведений, питающих столичных жителей.

Обед из четырех блюд стоил 80 копеек, тогда как в более фешенебельных ресторанах «дневной обед», — подчеркиваю это, — стоил один рубль.

В многочисленных «домашних столовых», «польских столовых» обед из трех блюд стоил копеек тридцать. Но в них не было никаких водок, вин… так как они платили ничтожный налог.

Около 30–35 копеек стоил и у нас обед в Академии. Но можно было пообедать копеек за семь или восемь, когда денег не было. Этого уже нельзя было сделать в «домашних столовых».

Особенность «Вены» заключалась в том, что обед был одинаков для всех. Официанты обносили блюдом и накладывали на тарелки посетителей. Накладывали, не считаясь с «порциями»!

Официант, положив вам