Читать книгу - "Век Людовика XIV - Уильям Джеймс Дюрант"

остался в дружеских отношениях с материалистом Гоббсом. Гоббс говорил, что если когда-нибудь его собственные взгляды окажутся несостоятельными, он «примет философию доктора Мора». 97

Ральф Кадворт, самый ученый из кембриджских платоников, взялся доказать несостоятельность взглядов Гоббса. В работе «Истинная интеллектуальная система Вселенной» (1678) Гоббс потребовал объяснить, почему, помимо различных сенсорных и мышечных движений, к которым он сводил деятельность разума, во многих случаях существует также осознание этих движений; как в материалистической философии может найтись место и функционирование для сознания? Если все есть материя в движении, то почему бы нервной системе через ощущения и реакции, как в рефлексах, не реагировать на все и не беспокоиться о лишнем сознании? Как мы можем отрицать реальность — даже первичность — сознания, без которого никакая реальность не может быть познана? Знание — не пассивное вместилище ощущений, а активное преобразование ощущений в идеи. 98 Здесь, в книге Кадворта, мы заблаговременно получили ответ Беркли и Канта на вопрос Гоббса и Юма.

Джозеф Гланвилл, капеллан Карла II, географически не принадлежал к числу кембриджских платоников, но был с ними солидарен. В книге «Тщета догматизма» (1661) он переложил вину за догматизм на науку и философию, утверждая, что они построили грандиозные системы доктрин на ненадежном фундаменте. Так, понятие причины (которое Гланвилл считал необходимым для науки) — необоснованное допущение; мы знаем последовательности, отношения и случаи, но не имеем представления о том, что именно в одной вещи производит эффект в ней самой или в другой (еще одно предчувствие Юма). Подумайте, говорит Гланвилл, как невежественны мы в отношении самых элементарных вещей — природы и происхождения души и ее отношения к телу. «Как мысль может соединиться с… глиняным куском? Замораживание слов в воздухе в северных климатических условиях столь же немыслимо, как и этот странный союз. А подвешивать грузы на крыльях ветра кажется куда более разумным». 99 Предвосхищая Бергсона, Гланвилл обвиняет интеллект в том, что он является конституционным материалистом — настолько привык иметь дело с материей, что теряет способность мыслить о других реальностях, кроме как «возвращаясь к материальным фантазмам», или образам. 100 Как ошибочны наши органы чувств! Они создают впечатление, что Земля покоится в пространстве, в то время как новейшие эксперты уверяют нас, что она кружится от множества одновременных движений. И даже если предположить, что наши чувства нас не обманывают, как часто мы ошибаемся, исходя из правильных предпосылок! Наши чувства то и дело вводят нас в заблуждение; «мы легко верим в то, что хотим». И наша ментальная среда часто доминирует в наших рассуждениях.

Мнения имеют свои климатические и национальные различия. Те, кто никогда не заглядывал за пределы общепринятой веры, в которую их легкое понимание было сначала внедрено, несомненно, уверены в истинности и сравнительном превосходстве своих приемов. Более широкие души, побывавшие в разных климатах мнений [здесь родилась знаменитая фраза], более осторожны в своих решениях и более скупы на определения. 101

Несмотря на эти предостережения в адрес науки, Гланвилл был ревностным членом Королевского общества, защищал его от обвинений в иррелигиозности, аплодировал его достижениям и предвкушал мир чудес, которые принесут с собой научные исследования:

Я не сомневаюсь, что потомки найдут многие вещи, которые сейчас являются лишь слухами, подтвержденными практической реальностью. Возможно, через несколько веков путешествие в южные неизвестные районы, да, возможно, и на Луну, будет не более странным, чем путешествие в Америку. Для тех, кто придет после нас, купить пару крыльев для полета в самые отдаленные края будет так же обыденно, как сейчас купить пару сапог для путешествия. А советоваться на расстоянии Индий с помощью симпатических средств передвижения может быть столь же привычным для будущих времен, как для нас литературная переписка. Восстановление молодости седых волос и обновление истощенного костного мозга, возможно, наконец, произойдет без чуда; и превращение ныне сравнительно пустынного мира в рай можно не без основания ожидать от позднейшего сельского хозяйства. 102

Следует добавить, что Гланвилл, как и Кадворт и Генри Мор, верил в ведьм. Они утверждали, что если существует как духовный, так и материальный мир, то во вселенной должны быть как духи, так и тела; и, судя по плачевному состоянию вещей, некоторые из этих духов должны быть дьявольскими. Если благочестивые люди общаются с Богом, святыми или ангелами, то почему бы злым людям не общаться с Сатаной и его демонами? Последняя уловка дьявола, считает Гланвилл, — это распространить веру в то, что его не существует. «Те, кто не осмеливается прямо сказать: «Бога нет», довольствуются (для приличия и вступления) отрицанием того, что существуют духи и ведьмы». 103 Сатана должен был быть спасен ради Бога.

V. ДЖОН ЛОКК: 1632–1704 ГГ

1. Биография

Самый влиятельный философ этого века родился в Врингтоне, недалеко от Бристоля, в тот же год, что и Спиноза. Он вырос в Англии, которая совершила кровавую революцию и убила своего короля; он стал глашатаем мирной революции и эпохи умеренности и терпимости и представлял собой английский компромисс в его самом разумном и лучшем виде. Его отец был пуританским адвокатом, который, жертвуя собой, поддерживал парламентское дело, и излагал сыну доктрины народного суверенитета и представительного правления. Локк остался верен этим урокам и благодарен за отцовскую дисциплину, которая приучила его к трезвости, простоте и трудолюбию. Леди Мэшем говорила об отце Локка, что он

В юности он вел себя по отношению к нему так, что впоследствии он [сын] часто говорил об этом с большим одобрением. Оно заключалось в том, что он был суров к нему, держа его в большом трепете и на расстоянии, когда тот был мальчиком, но ослаблял эту суровость по мере того, как он становился мужчиной, пока, став способным на это, не стал жить с ним совершенно по-дружески. 104

Локк не испытывал подобной благодарности к своим учителям. В Вестминстерской школе его задушили латынью, греческим, ивритом и арабским, и, вероятно, не позволили стать свидетелем казни Карла I (1649) в соседнем дворцовом дворе Уайтхолл; но это событие оставило след в его философии. Суматоха Гражданской войны задержала его поступление в Крайст-колледж в Оксфорде до двадцати лет. Там