Читать книгу - "«Верный Вам Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии. 1939–1941 годы. Книга 4 - Михаил Николаевич Алексеев"

убеждениями обвиняемого, пытаясь добиться от него отречься от них. По свидетельству адвоката Асанума, на вопрос Такады о мотивах вступления в ряды коммунистов Рихард Зорге ответил: «Я участвовал в Первой мировой войне, сражаясь и на западном, и на восточном фронтах. Несколько раз был ранен. На своем личном опыте я убедился, что война – это несчастье. Но война – это в конечном счете не что иное, как результат соперничества в капиталистическом обществе. Я убежден: чтобы устранить эту трагедию человечества, надо уничтожить капитализм»[875].

По словам адвоката, Рихард Зорге, как и во время следствия, так и при слушании дела коллегией окружного суда, «всю вину брал на себя и пытался снять её с других обвиняемых». В связи с этим адвокат отмечал: «Доктор Зорге очень затруднял мне вести его защиту». Асанума избрал следующую линию защиты: Зорге – иностранец, и поэтому он должен нести меньшую ответственность, чем обвиняемые японцы, особенно Одзаки, ибо они нарушили законы государства, гражданами которого являются. Суд должен учесть это обстоятельство и определить меньшую меру наказания для Зорге, чем для Одзаки. Но Рихард Зорге не допускал и мысли о том, чтобы искать смягчения своей участи подобной ценой.

По воспоминаниям очевидцев, на одном из заседаний произошел следующий инцидент: не посоветовавшись со своим подзащитным, Асанума неожиданно попросил слова для реплики и обратился к суду с ходатайством в указанном выше духе. Зорге тут же потребовал слова и заявил: «То, что только что сказал мой адвокат, ошибочно, и я не могу с ним согласиться. Ответственным за создание этой организации и за ее деятельность являюсь только я один. Другие участники были всего лишь моими помощниками. Так, например, Одзаки был лишь моим советником и собеседником по политическим проблемам. Если моя организация и ее деятельность являлись нарушением закона, то вину следует возложить только на меня одного. Было бы крайне ошибочным возлагать вину на Одзаки, снимая ее с меня».

В начале сентября процедура кохан подошла к своей последней стадии – прениям сторон и вынесению приговора. Еще за месяц до этого, 2 августа, умер художник Мияги Ётоку, ослабленный давним туберкулезом, сломленный пытками и суровыми условиями тюремной жизни. «Я предвидел это и все же был глубоко потрясен, – писал Одзаки жене, узнав о смерти друга. – Туберкулез! Его здоровье не вынесло здешней жизни. Мияги был чудесный человек… Он был совершенно одинок, и никто не приехал с его родины – Окинавы, чтобы взять его останки»[876].

Приговор был объявлен 29 сентября 1943 г. В отношении Рихарда Зорге и Ходзуми Одзаки он гласил: «Хикокунин о сикэй ни сёсу» («Обвиняемый приговаривается к смерти»). Когда зачитывался приговор, присутствовали только Рихард Зорге и Одзаки Ходзуми. Это была их первая встреча после ареста. По свидетельству того же адвоката Асанумы, они выслушали приговор спокойно. Первым был выведен из зала суда Одзаки, затем – Зорге[877]. Бранко Вукелич и Макс Клаузен были приговорены к пожизненному заключению. Анна Клаузен – к трем годам тюрьмы.

Мотивировочная часть приговоров в отношении обвиняемых по «делу Зорге» в значительной мере механически воспроизводила текст заключительного определения, составленного Накамурой. В ней говорилось, что Рихард Зорге и его помощники осуществляли свою деятельность ввиду «стремления Коминтерна изменить государственный строй Японии и отменить систему частной собственности путем установления диктатуры пролетариата и создания коммунистического общества»[878].

Вместе с тем в приговоре, вынесенном Зорге, на этот раз было четко указано, что в 1929 г. он перешел из Коминтерна в Четвертое управление Красной армии, т. е. в советскую военную разведку. Однако вновь утверждалось, что Зорге продолжал работать и на ЦК советской компартии и на Коминтерн[879].

Мотивировочная часть приговора в отношении Рихарда Зорге, в которой обосновывалась необходимость вынесения ему смертной казни, начиналась с сообщения о том, что «обвиняемый является внуком Адольфа Зорге – секретаря I Интернационала, созданного Карлом Марксом». Тем самым Рихарду Зоргеставилось в вину даже то обстоятельство, что он являлся внучатым племянником секретаря Генерального совета I Интернационала (1872–1874) Фридриха Адольфа Зорге.

Окружная прокуратура, сочтя приговор в отношении Вукелича и Клаузена «мягким», обратилась с протестом в Верховный суд, требуя для них смертной казни. В протесте в отношении Вукелича говорилось, что вина обвиняемого столь же велика, как и вина Рихарда Зорге и Одзаки Ходзуми, поэтому он также заслуживает смертной казни. Однако 5 апреля 1944 г. Верховный суд оставил решение окружного суда в силе.

По закону каждый осужденный имел право обжаловать в Верховном суде приговор. Рихард Зорге и Одзаки Ходзуми использовали свое право. Кассационную жалобу в верховный суд от имени Зорге оформил и подал адвокат по назначению Асанума, а от имени Одзаки – адвокаты Хоригава и Такэути, приглашенные друзьями Одзаки и его женой.

Адвокат Асанума впоследствии вспоминал: «Доктор Зорге не питал каких-либо иллюзий в отношении результатов апелляции. Он проявлял мудрость и сдержанность».

О чем же писал Рихард Зорге в кассационной жалобе? Он ни в чем не раскаивался и не просил снисхождения, но обвинял окружной суд в необоснованности приговоров, вынесенных как ему, так и всем обвиняемым по общему делу. Кассационную жалобу Зорге начинал с того, что доказывал несовершенство японских законов, составленных в такой форме, которая дает суду возможность произвольного их толкования. Зорге писал далее, что и представители обвинения, и сам суд не приняли во внимание ни характера деятельности его организации, ни характера информации, которую она получала в Японии. Значительное место в кассационной жалобе посвящено защите помощников Зорге. Касаясь обвинений, предъявленных ему лично, Рихард Зорге указывает, что свою информацию он получал в стенах германского посольства, что эта информация предоставлялась ему добровольно сотрудниками посольства и что поэтому ни способ получения, ни источник ее происхождения не дают оснований для наказания по японским законам, ибо подобную информацию невозможно отнести к разряду «государственных секретов» Японии[880]:

«Я считаю, что в обвинительном заключении, которое было нам предъявлено, не было уделено достаточно внимания нашей деятельности и характеру информации, которую мы получали. Данные, которыми снабжал нас Вукелич, не являлись секретными и не представляли большого значения; он приносил только информацию, которая была известна каждому корреспонденту. То же самое можно сказать и о Мияги, положение которого не позволяло добывать государственные секреты. Только Одзаки и я получали то, что можно охарактеризовать как политическую информацию.

Я получал свою информацию из германского посольства, но и в этом случае ее с натяжкой можно отнести к „государственным секретам“. Эта информация передавалась мне добровольно. Я не получал ее методами, за которые я должен бы быть