Читать книгу - "Крушение России. 1917 - Вячеслав Алексеевич Никонов"

были движения человека, погибающего в трясине… По этой трясине, прыгая с кочки на кочку, мог более или менее двигаться — только Керенский»[2030]. Да и возможности последнего управлять процессом были минимальными. Суханов попытался обратиться к Керенскому с каким-то вопросом: «Около него сгрудилась толпа из всякой демократии и буржуазии, дергавшая его за пуговицы и фалды и перебивавшая друг друга. Было очевидно, что он в полной власти таких же мелких текущих дел, без малейшей возможности ухватить и обслужить основные пружины стратегической и политической ситуации»[2031].

Очевидно, что в такой обстановке в принципе не могло возникнуть каких-то новых идей. Мысль руководства ВКГД моментально пошла по старому, отработанному и согласованному в Прогрессивном блоке и Земгоре заговорщицкому руслу, а именно — необходимо добиваться отречения императора в пользу цесаревича Алексея при регентстве Михаила Александровича. Тем более что в сложившихся обстоятельствах такая схема обеспечивала участникам переворота неприкосновенность, далеко еще не гарантированную.

Другим важнейшим направлением укрепления собственной легитимности для Временного комитета стало обеспечение признания со стороны зарубежных государств. Контакты с посольствами союзных стран, всегда бывшие у думцев весьма налаженными, были резко активизированы.

Утром 28 февраля послы Великобритании и Франции были в министерстве иностранных дел, где Покровский изложил им свою версию событий: «Совет министров беспрерывно заседал всю ночь в Мариинском дворце, — передает его слова Палеолог. — Император не обманывается насчет серьезности положения, так как облек генерала Иванова чрезвычайными полномочиями для восстановления порядка; он, впрочем, по-видимому, решил вновь завоевать свою столицу силой, не допуская ни на один миг идеи о переговорах с войсками, которые убили своих офицеров и водрузили красное знамя. Но я сомневаюсь, чтобы генерал Иванов, который вчера был в Могилеве, мог добраться до Петрограда: в руках повстанцев все железные дороги… И теперь я жду своей участи.

Он говорит ровным голосом, полным достоинства, спокойно-мужественным и твердым, который придает его лицу отпечаток благородства»[2032]. На Дворцовой набережной послов приветствует толпа студентов и рабочих. К здравицам в честь союзников примешиваются выкрики в пользу мира и пролетарского Интернационала, что представителей западных держав никак не радует.

По возвращении в посольство Палеолог застал у себя многолетнего высокопоставленного информатора (имя его осталось в тайне), который на сей раз неожиданно заявил, что представляет Думский комитет и хотел бы выслушать «мнение или указание».

«— В качестве посла Франции, — говорю я, — меня больше всего озабочивает война. Итак, я желаю, чтобы влияние революции было, по возможности, ограничено и чтобы порядок был поскорей восстановлен…

— В таком случае, вы полагаете, что следует сохранить императорский режим?

— Да, но в конституционной, а не самодержавной форме.

— Николай II не может больше царствовать, он никому больше не внушает доверия, он потерял всякий престиж. К тому же он не согласится пожертвовать императрицей.

— Я допускаю, чтобы вы переменили царя, но сохранили царизм.

И я стараюсь ему доказать, что царизм — самая основа России, внутренняя и незаменимая броня русского общества, наконец, единственная связь, объединяющая все разнообразные народы империи.

— Если бы царизм пал, будьте уверены, он увлек бы в своем падении русское здание.

Он уверяет меня, что и Родзянко, Гучков и Милюков того же мнения; что они энергично работают в этом направлении, но что элементы социалистические и анархические делают успехи с каждым часом.

— Это еще одна причина, — говорю я, — чтобы поспешить!»[2033]

Сам посол Франции, как видим, поспешил отречься от поддержки Николая II — самого верного союзника его страны, — которому вручал верительные грамоты. На следующий день в «Известиях комитета петроградских журналистов» жирным шрифтом было напечатано: «Французский и английский послы официально заявили председателю Государственной думы, что правительства Франции и Англии вступают в деловые сношения с Временным Исполнительным комитетом Государственной думы, выразителем воли народа и единственным Временным правительством России».

Властные возможности ВКГД явно преувеличивались. И это наглядно проявилось при первых его попытках установить хоть какой-то порядок в воинских частях. От имени военной комиссии и за подписью Родзянко был издан приказ, предлагавший солдатам немедленно вернуться в казармы и возвратить захваченное оружие. Офицеры должны были явиться в свои части. Военная комиссия указывала, что перед лицом внешнего врага, готового воспользоваться минутной слабостью страны, «настоятельно необходимо проявить все усилия к восстановлению организации военных частей»[2034]. Приказ этот чуть не вызвал новый солдатский бунт — теперь уже против формирующейся власти. Он был однозначно воспринят как попытка лишить революцию ее вооруженных сил и возвратить в армии старые порядки.

В первом ряду протестующих был Совет. «Желание ввести солдат в рамки дисциплины и порядка он рассматривал как попытку приостановить, даже задушить начавшуюся революцию. Впервые был брошен упрек в контрреволюции»[2035], — подчеркивал Энгельгардт.

Совет, постоянно пополняемый вновь прибывшими делегатами, — их количество перевалило за тысячу — становился все менее работоспособным. Организованное начало пытался привнести Исполком, с 11 утра заседавший в комнате за занавеской. Пытались наметить повестку дня предстоявшего заседания Совета, но этого никак не удавалось сделать. Через каждые несколько минут заседание прерывалось экстренными сообщениями и «делами исключительной важности». Заходили какие-то люди и сообщали о грабежах, пожарах, погромах. Давались распоряжения, посылались охранные отряды. Суханов потом честно признается: «Я не помню, чем занимался в эти часы Исполнительный Комитет. Помню только невообразимую кутерьму, напряжение, ощущение голода и досады от «исключительных сообщений»[2036]. Через час порядок дня все-таки выработали: отчет Временного Исполкома, выборы постоянного Исполкома, разное.

В соседнем зале становилось все более шумно. Ни часовые, ни расположившаяся в комнате № 11 мандатная комиссия не могли ничего поделать с толпами людей, которые считали, что их место — в Совете. Зал уже не вмещал всех «делегатов», и многим пришлось слушать из соседних помещений.

В полдень Чхеидзе открыл заседание Совета. Отчет Исполкома представлял собой краткую информацию о его ночном заседании. Были открыты прения, которые свелись к очередной порции выступлений представителей полков, рапортовавших о солидарности с победившим народом. Состав Исполкома никто обсуждать не стал: без голосования согласились с тем, что был избран накануне, предложив добавить трех-четырех представителей «левого направления». Удалось принять постановление о финансах, согласно которому все государственные средства должны были быть немедленно изъяты у старой власти: «Революционными караулами занять в целях охраны Государственный банк, главное и губернское казначейства, Монетный двор и экспедицию по заготовлению государственных бумаг». Контроль за финансами предлагалось возложить на совместный финансовый комитет ВКГД и Совета[2037].

В момент прений кто-то из солдат и принес новость о подписанном Родзянко приказе о возвращении военнослужащих в казармы. Всеобщее бурное возмущение. На ковер потребовали Чхеидзе