Читать книгу - "Магия отчаяния. Моральная экономика колдовства в России XVII века - Валери Кивельсон"

продает душу дьяволу, чтобы совершить прелюбодеяние с женой своего благодетеля. И опять же, Савву спасает Богоматерь[108].

В целом же упоминания о библейском Сатане редко встречаются в русских источниках, текстовых и иконографических. Как отмечают исследователи, чаще можно видеть описания и изображения не дьявола как такового, а мелких бесов, о которых говорится в заклинаниях, и кроме того, небольших черных остроголовых и крылатых демонических существ, чьи невыразительные силуэты попадаются на иконах, но лишь в том случае, если этого требует сюжет. Если святой Николай изгоняет беса из колодца, этот эпизод его жития снабжается соответствующей иллюстрацией [Антонов, Майзульс 2011; Worobec 2001: 42–45]. Сам Сатана появляется на иконах со сценами Страшного суда – такой же темный и невыразительный. Он надежно закован в цепи внутри адской пасти, что символизирует торжество Бога над смертью.

Рис. 3.1. Феофил и дьявол: великолепная фреска 1716 года в западной галерее церкви Ильи Пророка (Ярославль), изображающая монаха Феофила в момент продажи души дьяволу. Из книги: [Первухин 1915]

Рис. 3.2. Клеймо иконы «Житие святителя Николая»: святой Николай изгоняет беса из колодца. Московская школа. Начало XVII в. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург. Инвентарный номер ERI-84. © Государственный Эрмитаж. Фото Владимира Теребенина, Леонарда Хейфеца, Юрия Молодковца.

В нравоучительных и литературных произведениях есть упоминания о связи между магическими практиками и дьяволом, но этот мотив был лишь скромной составляющей представлений о магии в Московском государстве. Многочисленные нити сплетались и расплетались, складываясь в сложную, запутанную и изменчивую структуру, характерную для России раннего Нового времени, но никогда не составляли однородной ткани. Случай в Добром показывает, что русская магия в том виде, в каком она практиковалась, хотя и внушала страх и осуждалась законом и обычаем, все же не имела под собой демонологических оснований[109]. Сатану вызывали лишь в редких случаях, он не играл

большой роли и необязательно был связан с колдовством и магией. Отсутствие этой концептуальной связи имело далеко идущие последствия. Цель этой главы, где подчеркиваются разительные различия между русским и европейским пониманием магии, – не только в том, чтобы продемонстрировать характерные черты русских верований. Мы хотим также обозначить более существенную проблему, доказав, что эти различия были крайне важны, когда речь шла о конкретных вопросах жизни и смерти, и касались всех аспектов преследований по делам о колдовстве, будь то выбор жертвы, ход или цели процесса.

Но вернемся в Доброе и посмотрим, как Давиду приходилось разбираться со своими коварными слугами в отсутствие дьявола. В ответ на челобитную священника, в которой он просил выяснить, откуда взялись коренья, царь велел воеводе допросить супругов. Мишка Киреев признал, что в горнице под потолком действительно были коренья и земля, но возложил вину на своего отчима Исайку Некиреева, драгуна в местном полку. По его словам, тот спрятал вредоносные предметы внутри дома в прошлом году, на Светлой неделе, «чтоб де он поп Давыд со всею семьею посохли, и от той сухотой болезни они померли». Его жена Аринка созналась, что по наущению тещи наслала порчу на жену и дочерей Давыда, подмешав отраву им в питье. Основываясь на этих признаниях, воевода приказал взять под стражу отчима Мишки и его жену Агрипенку. Когда воеводские люди вошли в дом драгуна, они обнаружили следующее: «Толченых трав в 12 узлах завязано да во 6 мешках травы ж, да от ружья заговор, написан в маленькой тетрадке, да пук разных пяти трав». Все четверо подозреваемых были «про порчу и про коренье роспрашиваны и пытаны», записи допросов отослали в Москву – в Разряд, и в Добром стали ждать дальнейших распоряжений. Улики выглядели пугающе, а обвинение было тяжким, и поэтому из Москвы пришло разрешение на пытки. Очевидно, власти и в Москве, и в Добром отнеслись к делу серьезно и вели себя со всей полагающейся строгостью.

Пытки позволили получить более развернутые признания. В ответ на расспросы Аринка объяснила, что ее муж «землю вынимал из след, где ходил поп Давыд и попадья его». Затем последовал пространный рассказ о методах колдовства, полный пугающих подробностей:

В нынешнем де году в сентябре она Аринка коренья во браге и в квасу попадье Давыдовой и дочерям его пить давала по веленью свекрови своей Агрипенки. Да она ж Аринка украла у попадьи кокошник да подубрусник и тот кокошник и подубрусник с наговором свекровь ея велела положить под столб и говорить: «каков де тяжел столб, так де бы попадье было тяжело», и она де Аринка то все учинила по веленью свекрови своей. Да она ж де Аринка по наученью свекрови своей у попадьи из рубахи выдрала лоскут против сердца, и тот лоскут отнесла она к свекрови своей для порчи ж. Да она ж де Аринка у Давыдовых дочерей тянула с рук персты и приговаривала «чтоб де бы им до замужества теми руками ни ткать, на прясть». А велела ей то учинить свекровь ея Аграфенки. Да ей же де Аринке свекровь ея велела: «как де попадья пойдет из хором, и ты де пойди ей встречу, и молви ей тихонько приговор, и дунь на нее и ее де отшибет обморок». И она де то все над попадью учинила.

Расспрошенный «про отравныя коренья», найденные в его доме, отчим (Исайка) сперва заявил, что пасынки оговорили его с женой – он не участвовал в насылании порчи на семью священника.

А про коренье, что у него Исайки вынето, сказал, то де коренье его Исайка держал он от пострела и от иных болезней. А что де соль в платке завязана с купоросом да с каменем, тою де солью он Исайка умывает себя и ребят своих. А про иныя про многия статьи и про отравы, он Исайка сказал не знает. А что де обернуто в лист в корлук, и то де он сказал не знает же. А заговор де у него Исайки, что вынет, и тот де заговор жены его Аграфены перваго мужа ея Кирюшки принесла жена его с собою.

Итак, в ходе обычного допроса, без применения пыток, Исайка отрицал свой преступный замысел. Чтобы ускорить дело – и в соответствии с царским повелением – воевода велел пытать его, и дознаватели получили намного более удовлетворительное признание.

И марта того ж числа добренский драгун Исайка Некиреев в застенке пытан, дано десять ударов, а с первой стряски да с десяти