Читать книгу - "Госсмех. Сталинизм и комическое - Евгений Александрович Добренко"

сердито), — это ни в коем случае не должно быть воспринято зрителем как сублимация эротического импульса. Конечно, в конце концов появится и тот, кому удастся завоевать сердце красавицы, но для всех остальных героев фильма привлечь новую работницу настолько же важно, как и обратить ее внимание на себя в качестве объекта романтического интереса. Когда мужчины, влюбленные в одну и ту же женщину, соревнуются друг с другом на работе или когда они объясняются в любви на языке, более подходящем для описания производственного процесса, это отнюдь не означает, что они ошиблись в жанре; просто и дела любовные, и производственные задачи одинаково близки их сердцу.

Члены исследовательской группы в «Волшебном сплаве» столкнулись со «сложной ситуацией» — выясняется, что «бригадир влюбился». Узнав об этом, они пытаются уговорить влюбленного коллегу немедленно объясниться в любви новой сотруднице Наташе, потому что иначе работа может застопориться, в результате чего они проиграют в исследовательском соревновании другой группе молодых ученых. В одной из первых сцен «Вратаря» (реж. Семен Тимошенко, 1936) мускулистые женщины гребут тяжелыми веслами и поют о любви. В «Капитане в отставке» влюбленные друг в друга мужчина и женщина смущены и не могут открыть свое сердце друг другу, в конце концов переходя на поэзию — точнее, на рифмованную дискуссию о росте производственных результатов на местной фабрике. В «Благородной фамилии» влюбленный молодой машинист поезда рассказывает возлюбленной о локомотивах и в результате завоевывает ее сердце, гарантировав своевременную поставку необходимых для фронта товаров. Ни в одном из примеров героям не пришлось выбирать между личным и общественно значимым, ибо и то и другое одинаково важно. В «Весне в Москве» Виктора Гусева (1953) молодая исследовательница, ставшая индивидуалисткой, сообщает о своем решении уйти из института исторических исследований в сцене, тон которой заставляет подумать о женщине, оставляющей возлюбленного («Я очень прошу вас: не протестуйте, / Не усложняйте мою беду, / А я как-нибудь в другом институте / К себе интерес и любовь найду»). При этом нельзя сказать, кем она является больше — разочарованным историком или женщиной, которая не уверена в том, что ее любят; она и то и другое. В «Экстренной посадке» председатель колхоза не знает, где найти достаточно работников, чтобы выполнить план, и решает объявить о (несуществующей) свадьбе, чтобы собрались люди, которые смогут помочь с работой на поле, — в результате придуманная свадьба становится реальным празднованием настоящей помолвки. Было бы, однако, несправедливо утверждать, что помолвка — это то, что произошло по-настоящему, а приглашение людей на свадьбу для того, чтобы они помогли со сбором урожая, — это обман; и выполнение нормы по сбору урожая, и помолвка одинаково важны и одинаково соответствуют понятию «правды» в новом обществе. Надя в «В сиреневом саду» — не просто врач, ставящая диагноз мужчине, который, как считает его невеста, может умереть от горя, думая, что он не любим (диагноз врача: «не умрет»). В то же время и в той же степени, она не просто женщина, делящаяся опытом с другой женщиной (и опыт этот приводит ее к простому заключению: «не разлюбит») — она и то и другое одновременно. Лена в «Славе» Виктора Гусева (1936) — и пилот самолета, и привлекательная молодая женщина, чье поведение в комнате ее раненого возлюбленного может быть опасно для его покоя (по словам хирурга, «женщин к больному пускать опасно»). Она одновременно и серьезный профессионал, и возлюбленная, и горячо любимая дочь (отец, обеспокоенный тем, что дочь посылают на опасные задания, объясняет ее начальнику: «Ведь она же невеста. […] Ведь Лена для вас в основном — летчик, / А для меня в основном — дочь»). Разговор между двумя членами колхоза в пьесе Александра Корнейчука «Приезжайте в Звонковое» (1947) — это разговор и о работе, и о чувствах, которые испытывает мужчина по отношению к своей собеседнице: «Марина. Я пришла спросить тебя: с кем это ты вчера измерял холмы над рекой? Снова без меня что-то затеваешь? Прокоп: Разве я без тебя когда что делал?».

Философ Младен Долар пишет, развивая мысль Паскаля о природе комического и о роли удвоения в эффекте смешного:

…один — не смешно, два — смешно, но только если это повторение одного, только если это миметическое удвоение, если первое и второе — близнецы. […] Каким же образом создается эффект комического при подобном удвоении? Этот эффект генерируется не при совмещении первого и второго, а при совмещении «двух первых», в результате которого, однако, не получается двух; они просто клоны, одновременно одинаковые и отличающиеся друг от друга. Вместо различия — воспроизводство уже присутствующего, раскол в центре цельности[1102].

Паскаль пишет о лицах, Долар — о характерах. Эта же логика применима к проявлениям дуальности в жизни вообще, к разным семантическим категориям. В советских водевилях, как и в советском обществе, дуальность и умножение функций, людей, поступков — постоянно присутствующая реальность. Комический эффект совсем не обязательно является результатом того, что «неправильный» человек выполняет не предназначенную ему функцию, а потом все разъясняется и становится на свои места. Скорее он возникает, когда и «правильный», и «неправильный» выполняют одну и ту же функцию. В любой момент один из участников действия может выйти на первый план, но и второй участник никогда не исчезает. Непонимания, путаница, недоразумения возникают не потому, что кто-то пытается скрыть правду, но потому что «два первых» одинаково активны, в результате чего один и тот же человек говорит и действует одновременно и как ударник труда, председатель колхоза, летчик-истребитель, журналист, инженер, уборщица — и как влюбленный, как будущий инженер, будущий журналист, амбициозный ученый. Когда в «Славе» мать молодой женщины упрекает ухажера дочери, ее восклицание («К девчонке пристал, а еще почтальон!») и мольба («Господи, запрети почтальонам / На глазах уводить дочерей!») звучат комично, но подразумевают, что граница между общественной функцией и частной жизнью стерта и на сцене, и в жизни. Никого не должно удивлять, что «мастер сборочного цеха, по профессии плотник [и] любитель литературы» является также изобретателем-самоучкой, сконструировавшим новый тип сушилки, хотя он сам охотно признает, что он «к сушильным делам касательства» не имеет («Капитан в отставке»). Никто не должен удивляться тому, что во «Вратаре» две бригады конструкторов одновременно профессионально играют в футбол, и болельщики знают их как «конструкторов и футболистов двух заводов». В «Славе» знаменитому хирургу достаточно быстро переодеться, чтобы превратиться из профессора медицины в почти что волшебника, который вновь соединяет сердца влюбленных после досадной размолвки. Поначалу он пытается отмахнуться от просьбы молодого