Читать книгу - "Детский нейрохирург. Без права на ошибку: о том, кто спасает жизни маленьких пациентов - Джей Джаямохан"

быть, случайно повредил какой-то крошечный, но очень важный кровеносный сосуд. Невооруженным взглядом могло показаться, что он снабжает кровью опухоль, в то время как на самом деле мог проходить через нее насквозь к мозгу. Вот почему я оперировал так медленно, так осторожно, отрезая по крошечному фрагменту опухоли за раз. Но я должен был убедиться. Я внимательно просмотрел видеозапись операции, но так и не смог найти переломный момент. Я поговорил со своим ассистентом, с операционной медсестрой, с анестезиологом. Они понятия не имели, когда это могло произойти. Состояние пациента на протяжении всей операции не менялось.

Питер видел, как я терзаю себя. Его позиция заключалась в том, что я взялся помочь пациенту с опухолью мозга и справился с поставленной задачей.

Когда вскрываешь череп человека, всегда имеется риск, в том числе и риск смерти. Мозг человека не был предназначен для того, чтобы с ним играться. Не просто так он защищен надежным костяным футляром.

– Такое случается, Джей, – сказал он. – Чувство вины пройдет не сразу, однако операция прошла правильно. Ты делаешь все, что в твоих силах. Ты используешь все имеющиеся в твоем распоряжении инструменты и все полученные тобой знания. И ты помогаешь, когда это возможно.

Обсуждение с Питером было сложным, но мне предстоял куда более тяжелый разговор. Непросто рассказать родителям мальчика о случившемся и о том, что, по моему мнению, пошло не так. Вместе с тем мне нужно было объясниться и перед своим пациентом. Прошли недели, прежде чем появились первые намеки на то, что он очнется. Как только мальчик пришел в сознание, я подошел к его кровати и постарался как можно мягче и понятнее обо всем ему рассказать. Было невыносимо видеть, как его маленькое лицо смотрит на меня, будучи не в состоянии что-либо сказать, не в состоянии даже кивнуть или закричать.

Как это часто бывает в подобных случаях, семья в каком-то смысле оказалась сильнее меня. Родители отметили, что теперь у их сына хотя бы нет больше рака. Я избавил его от опухоли, которая все равно бы его убила, за что они были мне чрезвычайно благодарны.

Это было так. У мальчика больше не было опухоли. У него не было рака. Но при этом у него больше не было и никакого качества жизни. Он лишился всего, что делает нас людьми.

Мальчик прошел интенсивную реабилитацию. В конечном счете он был помещен в специализированный реабилитационный центр. Их не хватает, и пациенту пришлось ждать несколько месяцев, пока не освободилось место. Ему предстояли долгие месяцы обучения всем самым простым функциям человеческого организма. Трахеостомическая трубка и желудочный зонд были оставлены на месте на несколько лет.

Этому мальчику теперь пятнадцать. Со временем некоторые важные функции восстановились. Он все еще дышит через трубку, но может говорить, а также шевелить руками и туловищем. Каждый год я осматриваю его и каждый раз вижу небольшие улучшения.

Больше всего, впрочем, изменилось его отношение. С того момента, как парень смог говорить, и пока не покинул нас после операции, он винил меня, больницу, родителей – всех вокруг за то, что с ним стало. Он был невероятно зол и ненавидел себя не меньше, чем нас. Мы потратили много времени, чтобы помочь ему приспособиться к совершенно новой жизни. Глупо было ждать от пациента, что он поймет, почему мы провели эту операцию. Мальчик лишь знал, что у него болела голова и он покинул операционную, по сути, парализованным.

Со временем, взрослея, парень начал постепенно принимать свою ситуацию – конечно, он все еще злится, но ведет себя уже иначе. Теперь, когда я на приеме говорю ему «это долгий тяжелый путь», «нельзя сдаваться, продолжай стараться» и прочие банальности, он, как это свойственно для подростков, ворчит и пожимает плечами, сидя в своем инвалидном кресле. Иногда перед уходом он показывает мне средний палец. Мне, правда, выпала возможность сообщить ему и хорошие новости. Опухоль не дала рецидив – оставленный мной кусочек, должно быть, сдался и отмер. Порой такое бывает. И теперь уже достаточно давно я могу считать его формально «вылеченным». Когда я сообщил это пациенту, он холодно ответил: «Ура, теперь я еще дольше смогу прожить в таком состоянии. В инвалидном кресле, не имея возможности даже самостоятельно сходить в туалет. Спасибо тебе большое, Джей». На такое мне нечего ему ответить.

Он определенно изменил меня одновременно с тем, как я изменил его. Речь, к слову, не о методах моей работы, так как в операции ошибки допущено не было. Злополучный кровеносный сосуд мог быть поврежден в любой момент, не обязательно тогда, когда я добрался до ствола мозга. Уверяю, подобное случалось с любым нейрохирургом на планете. Если и не случалось, то это лишь значит, что у него было недостаточно много пациентов. Либо он неправильно их оперировал. От несчастливой случайности никто не застрахован.

Скорее изменилось мое отношение. Я осознал, что качество жизни не менее важно, чем ее продолжительность. Этот маленький мальчик, который с тех пор так и не встал на ноги, без операции, вне всяких сомнений, был бы уже мертв. Судя по текущему положению дел, пациент, скорее всего, переживет своих родителей, как это и должно быть.

С другой стороны, возникает вопрос: выбрали бы вы пять лет качественной – «нормальной» – жизни, зная, что ваши часики тикают, или же предпочли бы прожить десятилетия с тяжелой инвалидностью?

В медицинской школе не учат различать эти вещи. Врачи должны лечить. Мы приводим пациентов в порядок. Мы сохраняем им жизнь. Не припомню лекции, на которой бы рассказывалось о том, как ничего не делать, пока пациент умирает на наших глазах. Может, сейчас такому и учат, но не тогда.

Из огромного числа пациентов, которых я оперировал, в данную категорию попадает довольно большой процент. Я проводил эту беседу с родителями, а также, если они были достаточно взрослыми, с самими пациентами. Насколько для них важно качество жизни?

Примечательно, что многие родители не могут смириться с мыслью о короткой жизни своего ребенка.

Они хотят, чтобы я сделал все возможное, лишь бы избавить их ребенка от смертельной болезни. Они хотят, чтобы их сын или дочь выжили любой ценой.

Другие подходят более прагматично. Порой чашу весов может склонить даже необходимость постоянного посещения больницы для обследования и сдачи анализов. Один из родителей мне как-то сказал: «Доктор Джей, мы не хотим, чтобы жизнь нашей дочери состояла из одних только походов по врачам. Мы хотим, чтобы она жила