Читать книгу - "Пульс Хибин. Сборник - Борис Николаевич Никольский"

ботву. Она выдерживает мороз до двух с половиной градусов, но недостаточно скороспела. Мы вольем в нее кровь деда — дикого американца и скороспелой бабушки. Но этого еще недостаточно: нужно добиться, чтобы нужный нам гибрид передавал свои качества по наследству, а не растрачивал их в следующем поколении.

Эйхфельд подводит к грядам клубники и земляники, просит сотрудника взвесить и зарегистрировать ягоды и только тогда угощает нас. Клубника и земляника прекрасно вызревают в этих широтах при условии покрытия их на один месяц (от начала цветения) стеклянными рамами. Кроме морозов, ведется борьба с действием солярности: незаходящее с апреля солнце заставляет некоторые виды пышно расти в зелень, пышно цвести и не давать корнеплода. Но нет такого растения, природу которого нельзя было бы сломить и подчинить.

Вопрос о земледельческой культуре Севера практически решен. Соседний совхоз «Индустрия» посылает в Хибиногорск вагоны огурцов, помидоров, сверхъестественной по величине, белизне и вкусу цветной капусты, кольраби, репу, редиску и пр... Четыреста коров пасутся на цветущих кормовыми травами лугах, вчерашних болотах, где ни зверь, ни человек не пробирался по топям и буреломам. Теперь — дело за мощной организацией! Вырубить лесные дебри, осушить, выкорчевать болота, превратить их в пашни, построить дороги, МТС, школы, заводы, построить центры культуры.

Такая организация есть. Со второй половины 1933 года она начала осваивание нового материка, прорезанного живоносной артерией Беломорско-Балтийского канала...

1933

Иоган Эйхфельд

Член-корреспондент Академии наук СССР, Герой Социалистического Труда

ОНОХИНСКАЯ ПОРОДА

Систематические научные исследования в области сельского хозяйства на Кольском полуострове, в Хибинах (67°44' северной широты), были начаты весною 1923 года.

Работа шла по двум направлениям — теоретическому и практическому. Отделение прикладной ботаники и новых культур Государственного института опытной агрономии, которым руководил профессор Николай Иванович Вавилов, было заинтересовано в организации на Крайнем Севере исследовательской станции для изучения географической изменчивости культурных растений, а Мурманская железная дорога — в создании на северных участках дороги условий, которые могли бы помочь закреплению кадров. Этого надеялись добиться, улучшив питание людей благодаря развитию овощеводства, молочного животноводства.

Совет труда и обороны возложил на Мурманскую дорогу обязанность заселить край для освоения его природных богатств. Колонизационный отдел при правлении дороги должен был заниматься, в частности, и вопросами сельского хозяйства. Таким образом, Хибинский сельскохозяйственный опытный пункт (в дальнейшем — опытная станция) имел двух опекунов. Главным в материальном отношении был Колонизационный отдел.

Работа в Хибинах была начата в очень трудных условиях. Не было освоенных земельных участков для опытных посевов, необходимых машин и орудий, сколько-нибудь удовлетворительного жилья. В первые годы не было даже твердого плана финансирования строительства и освоения земли.

В такой обстановке было особенно важно иметь крепкие кадры во всех звеньях. В этом Хибинам повезло с самого начала.

За редкими исключениями, здесь всегда были преданные делу научные работники. А вот подобрать устойчивый состав техников, лаборантов, рабочих оказалось гораздо более сложным делом. В 1923—1995 годах опытная станция располагала одним, в лучшем случае — двумя сезонными рабочими. Технического персонала не было. Первый постоянный рабочий — Михаил Федорович Онохин — приехал весной 1926 года. До этого он два года работал в Пушкине (бывшее Детское Село) на опытной станции Ленинградского сельскохозяйственного института. Любознательный, трудолюбивый, он там многому научился. Но опыты на небольших полевых делянках его не удовлетворяли. Он мечтал о работе более широкого размаха. Мой однокурсник — ассистент Яковлев — посоветовал ему поехать в Хибины помогать мне.

Севера Онохин не боялся — он родился в Архангельском крае, в деревне Кутованга. Но все же суровость Хибин поначалу вызвала у него сомнение в правильности своего шага. Потом он не раз вспоминал, что в день отъезда деревья в Пушкине уже начали зеленеть, звенели жаворонки... А приехал в Хибины — мороз, метель, суровые заснеженные горы. От железнодорожной станции Хибины до опытного пункта даже дороги не было — только занесенная снегом тропа. Кругом сугробы, кое-где по косогорам, где ветер смел снег, торчали редкие обгорелые пни — память о лесных пожарах. Только ближе к горам, на болотцах, зеленели небольшие куртины елок. Справа — покрытое снегом огромное озеро. По уплотненному снегу бегут струйки поземки.

«Куда меня занесло! — тоскливо подумал Онохин. — Не повернуть ли обратно, пока не поздно!..»

На опытном пункте в то время тоже было неприветливо. «Главное здание» — обычная крестьянская изба, обшитая тесом, а еще одна избушка — из неокоренных тонких елей. Такие избушки-времянки строили для себя лесорубы — на одной половине жили сами, на другой — лошади. Так было и у нас. Два летних сезона в этой избушке прожил я, даже гостей принимал — профессора Петра Алексеевича Борисова, своего учителя геологии, и многих других. Северяне, как известно, даже люди небольшого достатка, живут в просторных и светлых домах, рубленных из хорошего леса. Конечно же, Онохину наши «дворцы» не могли понравиться.

«Можно ли вообще здесь жить и работать! — засомневался Михаил. — Все равно из сельского хозяйства здесь ничего не выйдет — накануне Первого мая еще глубокая зима, все в снегу».

Он пришел ко мне в домик на бугре. О своих сомнениях не говорил, однако их можно было прочесть у него на лице.

Я присмотрелся к нему: небольшого роста, круглолицый, пытливые темные глаза. Ему было двадцать шесть лет, но мне он показался совсем юнцом. Подумал — трудно ему будет, ведь он пока единственный рабочий на пункте. Я стал рассказывать ему, для чего здесь живем, что намереваемся делать. Слушал он внимательно, поглядывая на соседний стол, как там ветер шелестел бумагами, — продувало в нашем дворце!

Что-то в моем рассказе расшевелило его. Он оживился и неожиданно спросил, что ему делать. Я стал перечислять предстоящие дела, но он перебил: «Нет, что сейчас, сегодня будем делать?» Его слово «будем» мне как-то сразу понравилось — значит, он уже почувствовал себя членом нашего коллектива (из двух человек). Вслед за ним и я стал употреблять это слово — «будем». Оно означало, что мы понимаем друг друга, что у нас общее дело, хотя работа и разная.

В день приезда Онохин взялся выкапывать парниковые срубы из сугробов: приближалось время закладки парников. Глядя на его спорую работу, я подумал: мал, да удал!

Вскоре с родины Онохина приехал его свояк, Григорий Неклюдов, — сухощавый блондин, среднего роста, малоразговорчивый, с приветливой искоркой в светлых глазах. Он был старше Михаила, но Михаил был для него авторитетом во всем. Иногда