Читать книгу - "Российские самодержцы. От основателя династии Романовых царя Михаила до хранителя самодержавных ценностей Николая I - Александр Евгеньевич Пресняков"

царского брака Морозов женился на ее сестре, Анне. Милославские, в согласии с ним, заняли видное положение при дворе и в администрации. На правительственных верхах стала сплоченная группа дельцов, не блиставшая ни государственными дарованиями, ни бескорыстием, и омрачила начало нового царствования безудержным служением тому, что царь Алексей позднее с горечью назвал однажды «злохитренным московским обычаем»: волоките и неправедному суду, вымогательствам и произволу. При них «дела мало вершились», а если «вершились», то в пользу тех, за кого «заступы большия» и кто больше посула даст; челобитчики изнемогали по приказам от «издержек великих подьячим и людям дьячим и сторожам», чтобы дойти через них до больших дьяков и бояр; но и этим надо было платить немалые суммы, ублажая высших сановников, чем кто любит: князя А.М. Львова «сижками свирскими», Б.И. Морозова – лебедями. Словом, жила и крепла «злохитренная» традиция, на которую так громко жаловались всякого чина люди на Земском соборе 1642 г., говоря, что разорены «пуще турских и крымских бусурманов московскою волокитою и от неправд и от неправедных судов».

Все громче стал раздаваться народный ропот. В Москве особенно ненавидели клевретов царского тестя – Траханиотова, ведавшего Пушкарским приказом, думного дьяка Назара Чистого да судью Земского приказа Леонтия Плещеева, по имени которого москвичи называли разгул чиновничьего произвола «плещеевщиной». Про молодого царя поговаривали, что он того не ведает, что его именем творится, а то и так, что царь «глядит все изо рта бояр, они всем владеют: он все видит, да молчит». Царь Алексей не мог ничего поделать не только по юности. Привязчивый и доверчивый, он чтил воспитателя своего как второго отца и невольно стушевывался перед ним и своим тестем с их близкими, доверенными людьми; позднее, когда он был окружен людьми его личного выбора, недовольные повторяли укор, что царь «не умеет в царстве никакой расправы сам собою чинить, люди им владеют»; но тогда властное влияние, за исключением царской родни – Милославских, – находилось в руках и чистых и дельных: царь Алексей умел чутко расценивать людей и ставить им высокие нравственные требования и лишь достойных дарил своим доверием, когда не был связан личными дворцовыми отношениями, перед которыми сдавалась его мягкая натура. Но в начале царствования свойства правящей среды были таковы, что должны были стать вразрез и с потребностями государства, и с настроениями государя.

Напряженная работа по восстановлению государственного порядка и государственной силы, выполненная в царствование Михаила Феодоровича, настоятельно требовала завершения, и есть основания думать, что на соборе, созванном к царскому венчанию, всяких чинов люди били государю челом не только о нуждах своих и обидах, но и об утверждении крепком его государевым уложением праведного и безволокитного вершенья всех дел. О таком уложении по отдельным вопросам не раз бывали челобитья и на прежних соборах, и вне их от разных общественных групп. Задача пересмотра и законодательного определения отношений и порядков, сложившихся по мере успокоения страны от разрухи Смутного времени, действительно назрела. И такая задача, по крайней мере в ее формальной, кодификационной стороне, как нельзя более соответствовала личным настроениям царя Алексея. Сознательная религиозность и нравственная вдумчивость внушала ему искреннее стремление выполнить призвание власти, данной от Бога, – «люди Его, Световы, рассудите вправду, всем равно», и оно сходилось с эстетическими склонностями его натуры, требовавшей, чтобы «никакой бы вещи без благочиния и без устроения уряженнаго и удивительнаго не было», в мечте так «государево царственное и земское дело утвердите и на мере поставите», чтобы «московскаго государства всяких чинов людям, от большаго до меньшаго чину, суд и расправа была во всяких делах всем ровна», а государево уложение о них «впредь было прочно и неподвижно». Воспитанный в традициях чинного обряда государевой жизни, комнатной и выходной, большой знаток и любитель благолепного чина церковного, царь Алексей находил, что и малая всякая вещь должна быть «по чину честна, мерна, стройна, благочинна», для чего надо, чтобы «всякой вещи честь, и чин, и образец писанием предложен был». Тем более был он сторонником регламентации по уставному уряженью всего быта церковного и государственного. Подобный строй чувств и воззрений в применении к делам правления отвечал, в значительной мере, потребности утверждения в государственном быту законного порядка и большей определенности отношений, прав и обязанностей населения. Но жизнь русская, терзаемая внутренними противоречиями, так резко сказавшимися в Смуту и еще не побежденными с подавлением «разрухи», нуждалась не только в уставном итоге выполненной строительной работы. Она требовала серьезных и коренных преобразований в области государственного хозяйства и управления, социальных отношений, требовала развития национальных средств, материальных и культурных. Однако сознание, что состояние страны настоятельно требует значительного расширения творческих задач власти, лишь постепенно пробуждалось в государственных деятелях XVII в., и правительство царя Алексея пришло к опытам преобразования в отдельных вопросах управления только путем практического опыта, откликаясь на очередные нужды, указанные самой жизнью. Во главе этого правительства стоял государь, отнюдь не созданный для роли деятельного и смелого преобразователя, а окружавшие его вершители судеб Московского государства шли к новым приемам управления ощупью, попутно разрешая затруднения, встреченные на практике. Одним из главных источников сведений о положении дел и нуждах государства служили соборные «сказки» и челобитные, с какими обращались к верховной власти различные общественные группы. Всего ярче раскрывали эти ходатайства глубокое расстройство финансовой системы, крайнюю неравномерность обложения по «сошному письму», устарелому, не согласованному ни с экономической действительностью, ни с назревшей потребностью единства в государственном хозяйстве и управлении. Еще при царе Михаиле на Земских соборах не раз делались указания на крайнюю необходимость финансовой реформы, для уравнения податной тяготы, для установления ее равномерности и всеобщности. Указано было и средство: обложение всякого чину людей, владевших землей, не по «сошному письму», а по количеству крестьянских хозяйств каждого имения «поворотно» или «подворно». Этим достигалось бы, с одной стороны, освобождение плательщиков от «навальнаго сошнаго письма» за участки земли, лежащие «в пусте», с другой – большая «ровность» разверстки с усилением обложения крупных землевладельческих хозяйств, лучше обеспеченных крестьянским трудом. Служилые землевладельцы мелкие и средней руки давно хлопотали о таком уравнении тягла, соединяя с ним требование отмены «урочных лет» для сыска беглых крестьян и стремление к полному прикреплению всего земледельческого населения к тем поместьям и вотчинам, где оно записано по переписи; для податной реформы, следовательно, предстояло выяснить состав крестьянской рабочей силы каждого имения и закрепить его законодательным актом общего значения. В 1646 г. правительство царя Алексея приступило к новой переписи – подворной, обещая землевладельцам установить, что «по тем переписным книгам крестьяне и бобыли и их дети и братья