Читать книгу - "Философские основы зарубежных направлений в языкознании - Владимир Зиновьевич Панфилов"

охватывает все социальные науки. Далее, развивая эти идеи, он пишет, что это и есть качество, которое мы приписываем вещам и которое основывается на соглашении общих суждений о вещах. Тард, таким образом, склоняется к аксеологическому аспекту понятия ценности, а не к системным его характеристикам.

Первое предположение о влиянии на Соссюра каких-то других идей, кроме теорий французских социологов, было высказано Ж. Париенте[192], назвавшим имя Л. Вальруса (1834 – 1911) – главы политэкономической школы в Лозанне. В книге Л. Вальруса «Элементы чистой политической экономии»[193], вслед за Дж. Миллем, также объясняется понятие меновой стоимости товаров, которая связывается с понятием общественного богатства. В принципе понятие меновой стоимости (valeur dʼechange) также не отходит от понятий классической английской политической экономии и не в большей степени сопоставимо с идеями Соссюра.

Затем этот вопрос специально изучался Ж. Молино[194], который, вслед за Т. Де Мауро, проследил связь некоторых положений Соссюра с идеями В. Парето (1848 – 1923), другого представителя школы политэкономии в Лозанне[195].

Молино напоминает, что сам Соссюр, сравнивая лингвистические явления (точнее, идею двойственности лингвистики) с фактами политэкономии, говорил о незадолго до того времени вышедших трудах в этой области, но не назвал имен. Т. Де Мауро сопоставил даты публикации книг Вальруса и Парето и предположил, что именно они имелись в виду. В качестве доказательств Молино прежде всего привлекает теорию ценности (значимости), которую сам Соссюр сопоставлял с категориями политэкономии – системой обмена и системой эквивалентности, затем пытается разъяснить противопоставление языка и речи как социального и индивидуального, поскольку и экономист, изучая обмен, отделяет индивидуальное от социального и интересуется лишь последним. Отметим, что сопоставление чистой и прикладной политэкономии с двойственным характером лингвистики выглядит очень натянутым и вряд ли его можно принять[196].

Помимо этих соссюровских идей, непосредственно возводимых Ж. Молино к трудам Вальруса и Парето, разбираются некоторые темы, которые являются общими у этих ученых. Прежде всего – это история соответствующих наук, поданная в философском гегелевско-контовском плане, которыми открывается и «Курс…» Соссюра и «Учебник политэкономии» Парето[197]. Затем общим является требование исходить из анализа вещей, а не слов, что особенно важно и для политэкономии, и для лингвистики. Молино подчеркивает, что около 1900 г. это было проявлением скорее не позитивизма, а отражением того положения, которое сложилось в науке логике и выразилось, например, в «Логических исследованиях» Э. Гуссерля[198]. Как следствие этого положения, можно оценить известный тезис об описании предмета с определенной точки зрения, который имеется и у Соссюра, и у Парето (возможно, как предположил Т. Де Мауро, не без воздействия Гегеля на них обоих).

Наконец, последний пример близости лингвистики и политэкономии Молино видит в возможности использовать логико-математические приемы и схемы, как это делают Парето и Вальрус, но, по его мнению, Соссюр, хотя и говорил о необходимости сделать лингвистическую теорию математически точной, не выполнил этого, используя математические приемы лишь эпизодически, и не стал основателем математической лингвистики.

«Совокупности всех этих тем, – пишет Ж. Молино, – в их взаимном единении нет ни в психологии Тарда, ни в социологии Дюркгейма, ни в лингвистике Уитнея, хотя та или другая тема обнаруживается то у одного, то у другого. Единственной дисциплиной, которая представляет нам эти различные элементы объединенными и систематизированными, является чистая политическая экономия Вальруса и Парето»[199].

Но тут же он делает оговорку, что не хотел бы представить Соссюра как нашедшего свою лингвистическую теорию в политической экономии, и уточняет, что вернее говорить об аналогии общего подхода и метода в целом ряде пунктов, объясняемых сходством в определении предметов двух наук. Для более точных выводов о генезисе теории Соссюра необходим, по мнению Молино, более скрупулезный хронологический анализ, который смог бы показать, когда и в каком виде появилось сравнение с данными политической экономии.

Статья Ж. Молино дает основания согласиться с тем, что обнаружена одна из возможных линий, связывающих теорию Соссюра с современными ему учениями в смежных общественных науках. Однако внимательное ознакомление с политэкономическими идеями, изложенными в книгах Вальруса и Парето, не позволяет согласиться с тем, что именно там мы находим совокупность соссюровских проблем, да еще данных в их единении: уж если где-либо можно обнаружить большую близость взглядов ученых, так это в концепциях Соссюра и Уитнея, что дало нам повод подробнее остановиться на анализе взглядов американского лингвиста. Аналогии, которыми оперирует Ж. Молино, либо выглядят натянутыми, как, например, его толкование проблемы связи языка и речи, либо отражают общие веяния той эпохи, такие, например, как первые попытки выделить гносеологическое противопоставление объекта и предмета науки.

Подчеркнем также, что основное определение Соссюра, гласящее, что

«ценность знаков оппозитивна, негативна и релятивна»,

не совпадает ни с одним из положений Вальруса и Парето, и укажем, что источником теории ценности (значимости) были не только идеи в области политэкономии, но и его занятия индоевропейскими языками, на которых вырабатывалось это понятие[200].

Отметим также следующее: если Соссюр действительно опирался на труды Вальруса и Парето, то это – дополнительный аргумент в пользу того, что он ориентировался на французские (или шире – романские) традиции в науке.

Вследствие этого вряд ли можно искать истоки соссюровских идей в философских воззрениях Германии и в других науках этой страны, несмотря на то, что в XIX в. она занимала ведущее положение как в философии, так и в лингвистике. Обратим внимание на то, что во Франции были сильны противоборствующие тенденции. Так, например, М. Бреаль в 1878 г. настаивал на необходимости возродить французскую лингвистику и противопоставить ее немецкой[201]. Да и Соссюр, хотя и получил образование в Лейпциге и Берлине, весьма холодно относился к немецкой науке. В своем обзоре истории лингвистики он отметил в качестве заслуги немецких младограмматиков то, что результаты сравнения языков они включили в историческую перспективу, но добавил:

«Однако, сколь бы ни были велики услуги, оказанные этой школой, нельзя все же полагать, будто она пролила полный свет на всю проблему в целом, – основные вопросы общей лингвистики доныне ожидают своего разрешения»[202].

Несмотря на отдельные попытки возвести идеи Соссюра к немецким научным традициям[203], все же мы не склонны с этим согласиться[204].

В литературе говорилось скорее о сходстве, чем о влиянии Гегеля на Соссюра. Так, А. Лефевр, разъясняя, по Гегелю, негативный характер языка, т.е. то, что только при помощи языка возможно отрицание,