Читать книгу - "Ефим Славский. Атомный главком - Андрей Евгеньевич Самохин"

манер сказала завуч. – Стипендию будете получать сразу как «парттысячник». А попозже и с общежитием что-нибудь придумаем. Только не женитесь сразу, я вас умоляю! А то вон вы какой видный, – заключила она, уже смеясь.

– Да я не собирался пока…

Надо признать: большевики с самого начала своей власти, фактически еще висевшей на волоске, думали о будущем страны. И это довольно сильный аргумент против распространенного штампа, согласно которому Россия рассматривалась ими поначалу лишь как большое «бревно» в топку мировой революции. Разумеется, были и такие. Но победили в итоге те, которых можно условно назвать «державниками» – в противовес «интернационалистам». И не потому, что их было численно больше и что их смог умело и жестко собрать в партийный кулак Сталин. А потому, что сама власть над такой страной, как Россия, видимо, диктует некие незыблемые в своей основе принципы и методы.

Скорее всего, именно поэтому столько царских офицеров пошло служить в Красную Армию, осознав, что именно большевики вновь собирают державу. Поэтому и большинство старых «буржуазных спецов», как их тогда называли, помогли не рухнуть «в ноль» промышленности, технике, другим сферам государственной жизни. Вплоть до того, что иные бывшие владельцы фабрик и мануфактур становились их советскими директорами или главными советниками, ютясь в тесных каморках вместо прежних дворцов. Массово работали на предприятиях и дореволюционные инженеры. Советская власть иногда справедливо, а чаще нет – не доверяла «бывшим», устраивала на них массовые облавы, как в Шахтинском и Рамзинском («дело Промпартии») процессах, о которых упоминает Славский.

Как бы то ни было, старых спецов для растущего народного хозяйства катастрофически не хватало. И тогда усилиями новой власти, подхваченными снизу, заработала настоящая «вузовская фабрика». Если в Российской империи на территории РСФСР в 1914 году в государственных и частных учебных заведениях обучалось около 90 тысяч студентов, то в 1919/20 учебном году их было уже 170 тысяч, а к началу 1930-х – 358 тысяч. Новые вузы и втузы появлялись каждый год.

Будущая альма-матер нашего героя – Московская горная академия – открылась в сентябре 1918‐го, когда он «провожал» с Донбасса немцев и петлюровцев. Один из первых советских вузов был учрежден декретом Совета народных комиссаров, ему выделили здание бывшего Мещанского училища.

Факультеты МГА должны были дать стране новых специалистов в разных областях, связанных с добычей и обработкой подземных богатств России. В 1920 году в Академии на профессорские кафедры заступили такие научные светила, как будущий академик и организатор советской нефтегеологии Иван Губкин, также геолог, палеонтолог, географ, писатель-фантаст Владимир Обручев. Первый вскоре стал ректором Горной академии, второй – ее проректором по учебной работе.

Студенту Славскому повезло слушать лекции великого металловеда Андрея Бочвара. Мог ли он тогда вообразить, что однажды их в Лаборатории № 2 возьмется было заново знакомить «Борода» – Игорь Курчатов:

– Это наш лучший ученый по свойствам металлов, он будет исследовать воздействие жесткой радиации на стенки реактора. А это…

– А мы друг друга знаем, – перебил его, лукаво улыбаясь, Бочвар. – Он у меня студентом был в «Горняшке», диплом уже писал. Въедливый был, но и прогуливал порой…

– Я не прогуливал, Андрей Анатольевич, – на предприятиях стажировался, – начал совсем по-студенчески оправдываться орденоносец Славский, бывший на четыре года старше Бочвара…

Стоит отметить, что Московская горная академия в 1920–1930‐х годах оказалась кузницей не только научных, но и государственных кадров страны. Два года Ефим Славский изучал цветные металлы вместе с Петром Ломако – ставшим менее чем через десять лет наркомом цветной металлургии СССР и его непосредственным начальником, а позже – коллегой по Совету министров страны. «Краем» застал он в академии и своего будущего «атомного куратора» – Авраамия Завенягина. Тот уже тогда стал своего рода легендой. Студент по специальности металлург-доменщик и одновременно с первого курса – проректор академии по административным и хозяйственным вопросам! Случай уникальный. За спиной этого студента – вступление в партию в 16 лет, должность главреда рязанских «Известий», комиссарство в стрелковой дивизии в Донбассе. Назначенный в 20 лет ответственным секретарем окружкома ВКП(б) в Юзовке, вознамерился исключить из партии за пьяный дебош старого большевика и друга Ленина – «начальника» всего Донбасса Ивана Чугурина. Принципиального молодого коммуниста от греха подальше отправили учиться в Москву. Позже он с нуля построит город Норильск, станет заместителем Берии в НКВД и одним из непосредственных организаторов Атомного проекта.

В редкие минуты общения «не по делу» Славский и Завенягин будут потом вспоминать и свою альма-матер, и «Гражданку», и Донбасс – у них было много общих тем! Что, конечно, не отменяло субординации.

Со многими однокашниками Ефиму Павловичу позже довелось не раз пересекаться по работе. Среди них – один из основателей отечественной цветной металлургии Давид Чижиков – начальник металлургического отдела в «Кавцинке» (куда потом попадет Славский) и первый директор Гинцветмета. А также ученый-металлург, министр высшего и среднего специального образования СССР Вячеслав Елютин.

С другими же придется не просто пересекаться, а работать бок о бок, как с Завенягиным и Ломако. Это, например, Василий Емельянов. Как и Славский, он однажды шагнул из красноармейцев в инженеры-металлурги, а позже достиг высот замначальника Первого Главного управления при СМ СССР, курировавшего создание атомной бомбы. Занимал посты замминистра среднего машиностроения по новой технике и председателя ГК Совмина СССР по использованию атомной энергии.

Другой «горноакадемец» тех лет – Петр Антропов – побывал после войны начальником 2-го ГУ при Совмине СССР, обеспечивавшего добычу урана, а потом – всесоюзным министром геологии и охраны недр и заместителем Славского по Средмашу.

Стоит заметить, что, за исключением профессорского сына Андрея Анатольевича Бочвара, все эти люди были выходцами из самых простых дореволюционных семей – что называется, «из простонародья». И именно они сформировали новую технократическую элиту Советского Союза.

Впрочем, социальный состав тогдашних советских вузов, в том числе МГА, был весьма неоднородным. Контрасты, особенно в начале двадцатых, бросались в глаза. По-старорежимному чопорные профессора в безукоризненных шевиотовых «тройках» и сюртуках – и студенты в рабочих блузах, потертых пиджаках, гимнастерках. Опаленные боями Гражданской войны, рано повзрослевшие – с не всегда чистыми руками и речью. Но с горящими глазами, жаждущие впитывать знания.

Андрей Анатольевич Бочвар в молодые годы.

[Портал «История Росатома»]

Как и в других вузах, в «Горняшке» бытовало негласное деление студентов на «мужиков» и «жоржиков». Первые – из крестьян, пролетариев и красноармейцев, вторые – из «гнилой интеллигенции» и «буржуев». Они были по-разному одеты, манеры поведения и лексика, соответственно, тоже резко отличались.

Если первые обращались друг к другу «товарищ» или просто по имени, то вторые кланялись при встрече, величались фамилиями, не допускали в речи грубых оборотов, тем более мата. Носили дореволюционные костюмы, иногда студенческие мундиры с фуражками. К «мужикам» обращались «братец», а если и «товарищ» – то со скрытой иронией.

Была