Читать книгу - "Русское самовластие. Власть и её границы, 1462–1917 гг. - Сергей Михайлович Сергеев"

В 1327 г. был низложен король Эдуард II. «В длинном списке выдвинутых парламентом обвинений, зачитанных королю епископом Орлетоном 20 января в замке Кенилуэрт, на первом месте значилась неспособность Эдуарда к управлению государством. Королю также вменялось в вину, что он позволял править вместо себя другим лицам, причинявшим вред народу Англии и её церкви… Многие подданные короля были несправедливо осуждены на смерть, заключение или изгнание. Нарушая коронационную клятву, в которой он обязался „осуществлять правосудие“, Эдуард следовал не истине, а собственной выгоде, позволяя также поступать своим фаворитам. Последнее обвинение превращало низложение Эдуарда II в результат нарушения договора между ним и его подданными»[130].

В 1399 г. был свергнут король Ричард II. Специальная комиссия из представителей духовенства и юристов пришла к выводу, что «лжесвидетельства, святотатства, содомии, лишения имущества собственных подданных, обращения своих людей в рабство, неспособности к управлению, всего того, к чему король Ричард имел склонность, были достаточны… для его низложения». В ноябре 1461 г. парламент обвинил в государственной измене, узурпации короны и, как следствие этого, в нарушении божественного, человеческого и природного законов всех королей Ланкастерской династии Генриха IV, Генриха V и Генриха VI. «Ради всеобщего благополучия и примирения всех англичан» «узурпатор» Генрих VI подлежал низложению. Позднее Ричард III, отстраняя от власти своих племянников, тоже опирался на специальный парламентский акт. Понятно, что в условиях войны Алой и Белой Розы указанные акты XV столетия во многом просто легитимировали право сильного, но характерно и то, что такая правовая легитимация была необходима.

С конца XV в., после воцарения Тюдоров, королевская власть в Англии резко усилилась, но тем не менее была далека от абсолютной. Права на престол первого представителя новой династии Генриха VII оспаривались многочисленными конкурентами всё его правление, но важнее другое. Во-первых, у британских монархов не было постоянной армии, королевская гвардия в мирное время насчитывала не более 200 человек[131]. Во-вторых, они не могли вводить новые налоги без согласия парламента. Последний, в отличие от Генеральных штатов, собирался достаточно регулярно и, кроме того, имел право согласия на принятие новых законов и право импичмента в отношении королевских министров. Члены парламента в период сессии пользовались правом полной свободы слова и свободы от ареста. Тюдоры сделали парламент более покорным и проводили многие свои решения «в обход», но, по крайней мере, де-юре парламент «был тем же учреждением, что и до Тюдоров»[132].

Институт парламента не был поколеблен даже при пресловутом Генрихе XVII, памятном широкой публике казнями своих жён и канцлеров (но, кстати, и для их осуждения понадобилась всё же — пусть и формальная — судебная процедура). Все основные нововведения этого монарха с несомненно тираническими замашками, в том числе и реформа церкви, проходили через утверждение парламентом. Поэтому, например, второй Тюдор «был неспособен поднять налоги в достаточной степени, чтобы покрыть стоимость войны» и из налогов мог набрать денег «лишь на треть всех военных расходов» (остальные средства добывались посредством продажи секуляризованных монастырских земель и займов)[133]. Даже для того, чтобы перед смертью Генриха утвердить новый порядок престолонаследия, нужно было принять специальное парламентское постановление. Судьи в королевских судах хоть и назначались монархом, но имели определённую самостоятельность и «не раз отказывались исполнять предписания о незаконных арестах или повеления, нарушавшие частные права», что «полагало некоторый предел правительственному произволу и сохраняло в народе уважение к судебной власти»[134]. Кроме коронных судей, были и местные (неоплачиваемые) выборные мировые судьи. С XII в. в Англии действовал суд присяжных. Первый учебник для юристов был издан в конце того же столетия.

Английская аристократия — пэры, образовывавшие верхнюю палату парламента, — находилась в гораздо большей зависимости от королевской власти, чем французские герцоги и графы; в частности, они, подобно московским «княжатам», благодаря целенаправленной политике монархов далеко не всегда владели теми землями, которые указывались в их титуле: «…в XVI веке граф Эссекс, например, не имел никакого отношения к землям графства Эссекс, а земли графа Оксфорда располагались где угодно, только не в Оксфордшире»[135]. Но всё же пэры обладали важными привилегиями: были подсудны только суду «равных», могли быть арестованы только за государственную измену или тяжкое уголовное преступление, были свободны от вызовов в суд, принесения судебной присяги, к ним не применяли пыток и позорных видов казни. Раз полученное пэрство становилось наследственным.

Поскольку тюдоровская бюрократия была крайне немногочисленна, власть в провинции (т. е. должности мировых судей и шерифов) реально принадлежала местному дворянству (джентри), с которым монархам тоже приходилось договариваться. Секуляризация церковных земель в этом смысле не усилила позиций королевской власти, ибо большинство последних было продано тому же дворянству (к началу правления Елизаветы I королевские земельные владения вернулись к своему дореформационному уровню[136]). Интересно, что мешало Генриху XVII найти этим землям применение, подобное тому, какое

Иван III нашёл конфискованным землям новгородских бояр? Джентри не были служилым сословием, по большей мере занимаясь сельским хозяйством и коммерцией. Дворянином мог стать практически любой человек, обладающий доходом выше среднего. По словам юриста XVI в. Томаса Смита, «тот, кто изучил где-либо законы королевства, кто учился в университетах, кто освоил свободные науки и, короче говоря, кто может жить праздно, не предаваясь ручной работе, и будет при этом в состоянии иметь осанку, обязанности и вид джентльмена, того назовут мастером, так как это и есть звание, которое люди дают эсквайрам и другим джентльменам».

Европейский контекст: Испания

В 1469 г. наследники престолов Кастилии и Арагона — Изабелла и Фернандо — сочетались браком. В 1474 г. между двумя королевствами была заключена уния, объединившая Кастилию, Арагон, Валенсию, Каталонию, Мальорку, Сардинию и Сицилию. В 1479 г. уния начинает реализовываться на практике. Именно с этого времени можно говорить (хотя и с оговорками) о единой Испании. Супруги-монархи всячески стремились укрепить свою власть в новом государстве, но историческое наследие как Арагона, так и Кастилии являлось серьёзной преградой для королевского абсолютизма. Могущественная знать была практически неподконтрольна короне, которая в борьбе с ней опиралась на союз с крупными городами. Союз этот закреплялся королевскими грамотами, даровавшими городам различные права и привилегии — фуэрос. В обоих королевствах с XII–XIII вв. существовали органы сословного представительства — кортесы, где доминировали горожане. Кортесы принимали присягу короля, клявшегося, что он обязуется хранить верность народу, уважать привилегии и обычаи страны (причём короли давали клятву первыми, и уже в ответ им клялись в верности кортесы), утверждали наследника трона, решали вопросы престолонаследия в случае возникновения спорных ситуаций, вотировали налоги; без их согласия не могли приниматься новые и отменяться (или изменяться) старые законы. Между сессиями действовали специальные комитеты, контролировавшие соблюдение сословных