Читать книгу - "Ирландские чудные сказания - Джеймс Стивенс"

весне кукушкин зов с дерева, что выше всех прочих в лесу, и веселый посвист скворца в осенней чаще, или тонкое, сладкое очарованье, какое возникает в уме, когда жаворонок голосит, незримый, под небом, и притихшее поле внимает песне. Но голос жены был Фюну слаще, чем песня жаворонка. Из-за нее все в Фюне было чудесно, загадочно. Чародейство было у Сайв на кончиках пальцев. От ее тонких ладоней сгорал Фюн. От хрупких ступней стучало сердце его, и куда б ни повернулась голова Сайв, возникал у нее на лице новый очерк красы.

— Новая вечно, — говорил Фюн. — Она вечно лучше любой другой женщины; она вечно лучше себя самой.

Больше не пекся он о фениях. Бросил охоту. Не слушал ни песен поэтов, ни любопытных речений чародеев, ибо все это было в его жене — да и то, что сверх этого, было в ней.

— Она — этот мир и грядущий, она — завершенность, — говорил Фюн.

Глава третья

Так вышло, что люди Лохланна44 пошли в поход против Ирландии. Чудовищный флот окружил утесы Бен-Эдаря45, и даны высадились и изготовились к нападению, какое сделает их хозяевами всей страны. Фюн с фениями выступили против них. Фюну и прежде-то люди из Лохланна не были по нраву, но в этот раз он пошел на них с яростью, ибо не только напали они на Ирландию, но и встали меж Фюном и величайшей радостью его жизни, какую он знал.

Тяжкий был бой — но и краткий. Лохланнов загнали на их корабли, и через неделю остались в Ирландии лишь те даны, что были здесь похоронены.

Покончив с этим, Фюн бросил победоносных фениев и стремительно возвратился на равнину Аллен, ибо невыносимо было ему и на один лишний день расставаться с Сайв.

— Не бросай нас! — воскликнул Голл мак Морна.

— Мне нужно уйти, — отозвался Фюн.

— Ты не уйдешь с пира победы, — упрекнул его Конан.

— Останься с нами, Вожак, — взмолился Кэльте.

— Что за пир без Фюна? — пожаловались они.

Но он не остался.

Рукой клянусь, — вскричал он, — мне надо идти. Она станет высматривать меня в окно.

— Так и будет, — признал Голл.

— Так и будет, — воскликнул Фюн. — И увидит она меня издали, на равнине, и выбежит из великих врат мне навстречу.

— Чудна та жена, что не выбежит, — пробурчал Конан.

— И я вновь возьму ее за руку, — прошептал доверительно Фюн на ухо Кэльте.

— Так и сделаешь наверняка.

— Вновь загляну ей в лицо, — не унимался вожак. Но видел, что даже возлюбленный Кэльте не постиг смысла, и с печалью и гордостью понял, что смысл такой нельзя объяснить никому — и никому его не постичь.

— Ты влюблен, родное сердце, — сказал Кэльте.

— Влюблен еще как, — пробурчал Конан. — Сердечное снадобье женщинам, мужчинам недуг — беда.

— Беда, так и есть, — пробормотал вожак. — От любви мы бедуем. Глаз не хватает видеть все, что есть видеть, рук не хватает, чтобы схватить и десятую часть того, что желаем. Смотрю я в глаза ей и мучаюсь, потому что на губы ее не смотрю, а гляну на губы, душа вопиет: «Смотри ей в глаза, смотри ей в глаза».

— Так все и бывает, — вспоминая, промолвил Голл.

— Только так, не иначе, — согласился Кэльте.

И воители глянули в прошлое — на губы одних и других и поняли, что вождь их уйдет.

Когда Фюн оказался в виду великой твердыни, кровь понеслась в нем, и понесли его ноги, он то и дело махал копьем.

«Пока не видит меня», — думал он горестно.

«Пока не видать ей меня», — добавлял, упрекая себя.

Но ум растревожился, ибо думал он о том — или чуял, не думая, — что, поменяйся они местами, он бы завидел ее и в два раза дальше.

«Думает, что не смог я выбраться из битвы или что принудили меня остаться на пиру».

И, не помыслив, он мыслил, что, поменяй их местами, он бы знал: ничто не задержало б того, кто ушел.

— Женщины, — проговорил он, —  застенчивы, не любят выказывать пыл, когда на них смотрят другие.

Но знал он: не ведал бы, смотрят ли на него или нет, а ведал бы — не волновался об этом. И знал, что его Сайв не видела бы и не тревожилась ни о чьих взглядах.

С этой мыслью стиснул он копье и помчал, как ни разу не бегал, и потому в ворота великого дуна46 ворвался муж взъерошенный, запыхавшийся.

В дуне царил беспорядок. Слуги вопили, женщины метались туда и сюда, заламывали руки, кричали; завидев вождя, те, кто рядом был, убежали, и в целом все очень старались спрятаться друг за дружку. Но Фюн перехватил взгляд своего домоправителя, Гарива Крбна-на по прозвищу Суровый Крюк, и не отпустил его.

— Иди-ка сюда, — велел Фюн.

Суровый Крюк приблизился — и ничто в нем в тот миг не гудело.

— Где Цветок Аллена? — спросил хозяин.

— Не ведаю, хозяин, — в ужасе ответил слуга.

— Не ведаешь! — вскричал Фюн. — Излагай же, что ведаешь.

И слуга рассказал.

Глава четвертая

— Прошел день, как был ты в отлучке, и тут удивилась стража. Смотрели они с вершин дуна, а с ними и Цветок Аллена. Она — ибо взгляд у нее в вечном поиске — воскликнула, что вождь фениев идет из-за кряжей к дуну, и помчалась вон из твердыни навстречу тебе.

— То был не я, — сказал Фюн.

— Твое обличье, — отозвался Гарив Кронан. — Твой доспех, и лицо твое, и собаки, Бран и Школан, при нем.

— Они были при мне, — сказал Фюн.

— А казалось, что они с ним, — смиренно сказал слуга.

— Рассказывай дальше, — воскликнул Фюн.

— Нам было смутно, — продолжил слуга. — Не случалось ни разу, чтоб Фюн возвращался с побоища прежде, чем оно состоялось, и мы понимали, что до Бен-Эдаря ты добраться не мог — не мог и сразиться с лохланнами. Мы увещевали владычицу дать нам встретить тебя, а самой остаться в дуне.

— Доброе увещевание, — согласился Фюн.

— Но она ни в какую, — взвыл слуга. — Закричала на нас: «Дайте встретить мне мою любовь».

— Ахти! — воскликнул Фюн.

— Кричала нам: «Дайте встретить мне мужа, отца ребенка, что еще не рожден».

— Ахти! — простонал уязвленный Фюн.

— Побежала она к тому, кто казался тобой и тянул к ней руки, с виду — твои.

Тут мудрый Фюн зарылся лицом в ладони, постигнув, как все было.

— Сказывай дальше, — молвил он.

— Бежала она в те объятия, а когда добежала, тот человек вскинул руку. Коснулся