Читать книгу - "Том 2. Лошадь Паллада - Борис Бета"

или вышлют куда-нибудь. Я уже два года живу, как птица земная, нигде не зарегистрированная. Нам, бродягам, стало в последнее время изрядно туго, даже по улице проходить опасно, опросы документов участились, и подчас приходится проделывать гарольд-ллойдовские штуки, чтобы избежать встречи с жандармами».

Так проходила его жизнь, и письма, несмотря на бодрость, на иронию, на постоянную живость, сквозили отчаянием. Что было на это отвечать? У него был путь из этой адовой жизни, путь к литературной работе, талант ручался за него. Об этом я писала ему, но со времен шанхайского житья что-то надорвалось в Буткевиче, он слишком недоверчиво относился к своему литературному будущему, трудности страшили его, неудачи смущали; усталый от работы грузчика, он хотел хоть какой-нибудь легкости, какой-нибудь нежности от жизни.

«Я упустил все сроки сделаться хорошим прозаиком. Вот уже два года, как я ушел из жизни, и никто из моих друзей ничего не знает обо мне. Какая-то нелегкая понудила меня написать о „любви к жизни“. Она нелегкая, теперешняя моя жизнь, но становится еще тяжелей, когда я начинаю пытаться куда-то выскочить, начинаю изображать из себя беллетриста, когда удел мой быть докером, кочегаром, пастухом». «Ваши пожелания „пишите и пишите“ сообщили мне резвость исключительную. Вы предлагаете мне бороться – с кем и с чем? За право на существование я не перестаю единоборствовать. Это что-то вроде американского бокса, – но без перчаток, и с судьей, который не останавливает даже самых противозаконных ударов. Уверяю вас, что ринг существует, и я на ринге…»

Таково было его настроение в течение многих месяцев, но талант его не позволял мне не верить в него; получая от него рассказы и стихи, я видела, что это великолепные черновики, требующие большой обработки и которые этой обработки стоят. Но работать над ними Буткевич не мог: болели руки, болели глаза, не было стола, хотелось пораньше растянуться на холодной кровати и спать мертвым сном после двенадцатичасовой работы. «Вы – мой единственный читатель, – писал он мне, – что ж, может быть, у кого-нибудь нет и такого!»

Мне никогда не пришлось видеть Буткевича: когда я в 1927 году проезжала через Марсель, я условилась встретиться с ним на вокзале, но лихорадка, с которой он был знаком еще давно, трясла его в тот день, и он прислал на перрон, к поезду, своего товарища. Это был единственный случай нам познакомиться после долгой переписки, но мне не было суждено встретиться с моим неведомым другом. После этого он замолчал надолго. Несколько месяцев тому назад внезапно пришло от него письмо – оно было не похоже на прежние его письма.

Оно было сдержанно, его писал человек сквозь зубы, человек тонущий, но упрямо не желающий этого сказать. Он давал новый адрес, и снова присылал мне рукопись – без надежды увидеть ее напечатанной, однако просил, по моему усмотрению, передать ее в одну из парижских редакций. Я послала рукопись в «Числа»; через месяц я узнала, что она принята.

«Единственное, что меня ободряет в моем начинании писать Вам, ободряет мысль, что Вы давным-давно забыли случайного своего литературного корреспондента. В самом деле: три года тому назад я до чрезвычайности извел Вас своей перепиской. Среди моих друзей совершенно нет любителей слушать мои рассказы, правда, это совсем не повод беспокоить Вас, – но простите великодушно!» Далее был намек, что в эти годы ему пришлось увидеть дотоле невиданное и пережить еще не пережитое. И шанхайские, и первые марсельские годы, видно, были трудны по-другому, может быть, по более обыкновенному, чем последние годы, в течение которых он молчал.

Чем была жизнь этого человека, та жизнь, которая не исчерпывается аргентинским мясом, погоней за паспортом, случайной литературной работой? Об этой жизни никто никогда не узнает, – она прошла втайне от тех, кто ценили Буткевича как писателя, кто дорожили им, как другом. Эта жизнь, нам неведомая, привела его, в конце концов, к смерти. От него остался ненапечатанный роман «Голубой павлин», затерянный в одной из парижских редакций, от него, быть может, осталась дочь… Кто хоронил его? Где хоронил? И придет ли кто-нибудь когда-нибудь вспомнить о нем на его далекой могиле?

Борис Бета

(Борис Васильевич Буткевич)

Краткий биографический очерк

Биография Бориса Васильевича Буткевича (Б. Беты) восстанавливается с чрезвычайным трудом. Так, практически не имеется сведений о его детских и юношеских годах, участии в Первой мировой и Гражданской войнах, мало известна и его жизнь в Китае и Франции; свидетельства современников обрывочны и зачастую противоречивы.

Б. В. Буткевич родился 10 июля 1895 г. в имении «Надеждино» Уфимской губернии[1] в дворянской семье. По окончании Николаевского кавалерийского училища (Петербург) служил в 5-м Александрийском гусарском полку, получил звание штабс-ротмистра. Дальнейшее покрыто туманом. Если проза Б. Буткевича-Беты может послужить каким-то указанием, он имел отношение к Народной армии Комитета членов учредительного собрания (КОМУЧ), действовавшей в 1918 г. под Самарой, воевал на бронепоезде и в бронедивизионе. В его рассказах упоминаются боевые действия под Бирском (У фимской губернии), где в мае-июне 1919 г. крупные красные силы столкнулись с белой армией в ходе т. наз. «Бирской операции». Затем Буткевич, очевидно, оказался в Уфе, откуда направился на восток. По сведениям А. Несмелова[2], «окончил офицерскую – казачью – школу» у атамана Уссурийского казачьего войска И. П. Калмыкова в Хабаровске.

З. Гиппиус в письме к Н. Берберовой упоминает о «контузии»[3], затронувшей правый глаз Б. Буткевича; о «больном после контузии глазе» говорится в «Музе странствий», в других рассказах – о ранении в плечо или в ноги. Впрочем, степень автобиографичности ранних рассказов Беты-Буткевича далеко не ясна. Побывал ли он в плену у красных, как герой «Родного дыма»? Участвовал ли в «предприятиях с оружием, с кокаином, с опиумом», как рассказчик в «Тумане с моря»? Ответами на эти вопросы мы не располагаем.

Летом 1920 г. Б. Буткевич прибыл во Владивосток, где завязал дружбу с А. Несмеловым, редактировавшим газету японского командования «Владиво-Ниппо». В первой или одной из первых его публикаций – подборке стихов в журнале «Восток» (1921) – настоящее имя «Б. Буткевич» еще соседствует с псевдонимом «Бета»; позднее он публиковался и был известен во Владивостоке и Китае как «Борис Бета» или просто «Бета».

Б. Бета печатался во владивостокских газетах «Голос Родины», «Наша речь», «Вечерняя газета», «Русский край», «Владиво-Ниппо», «Новая вечерняя газета», «Серебряный голубь», журналах «Юнь» и «Восток». Как вспоминают друзья и приятели владивостокских лет, стихи и проза Б. Беты пользовались большой популярностью; однако, несмотря на относительно приличные